Консервативный вызов русской культуры - Белый лик

А. П. Его работы последних лет даже нельзя назвать картинами. Это даже не панно. Это огромные фрески для храма, который еще будет построен. Ибо каждое из его новых, колоссального размера полотен особым глазуновским способом передает всему миру ощущение русского космоса. В этот русский традиционный космос, который столь любим, столь воспет Глазуновым, наполнен праведниками, золотыми крестами, подвижническими реликвиями, русскими святынями,- в этот космос врывается красно-черный грозный метеорит. Который взрывает его изнутри - и подвижникам секут головы, русские поля посыпают костьми, пеплом и главами. Это вавилонская блудница, которая мчится на сатанинской колеснице, это красные комиссары в портупеях и черных кожанках, в пенсне с острыми жестокими бородками, которые оскверняют храмы. Это пожарище, в котором горит Святая Русь, и туда мучеников гонят на заклание одновременно и татаро-монголы, и комиссары НКВД, и немецко-фашистские гауляйтеры, и нынешние современные сатанисты, которые мечтают до конца уничтожить Русь. Он рисует вечную драму России. Показывает жертву, которую приносит Россия страшному мировому молоху. Для Ильи красная империя является образом сатаны. Он сам - Илья Глазунов, родившийся в недрах этой красной империи, несомненно, является ее частью, сформировался как ее элемент. Тем не менее он опрокидывает то бытие, в котором жил и формировался. И он создает страшный и отточенный универсальный образ красного демона. Красного черта, который набросился на его любимую, тоже сформированную в недрах советского бытия, мечту о имперской белой России.

В. Б. Интересно, насколько эта мечта о белой России, сформированная в рамках советского строя, отличается от реальной белой России, как мы знаем, тоже далеко не идеальной системы? Интересно, насколько эта мечта отличается от представлений о белой России, высказанных лучшими ее гражданами, даже ее певцами и защитниками из белого движения: от мемуаров Антона Деникина до стихов Марины Цветаевой, от дневников самого Государя Императора и, кстати, до многочисленных воспоминаний столь любимых Ильей Глазуновым "мирискусников"? Даже в стихах певца белой идеи Ивана Савина, рано умершего в эмигрантской Финляндии, мы не увидим той лазурной глазуновской имперской Руси. И мы увидим, что глазуновская империя - это именно мечта советского человека о минувшем Рае, а скорее всего, мечта русского человека о возможном Рае...

А. П. Илья Глазунов не пишет исторические работы, это не этнография, не историография, не рассказ о революции. Он пишет именно свой апокалипсис. Он связывает страшную трагедию России с трагедией всего человечества. С исходом человечества. С переходом его в апокалиптическую эру. И он пишет свой, глазуновский прекрасный и ужасный исход. Я понимаю, что такой завершенный и канонический образ красного зла мог сложиться только в благополучный советский красный период. Люди переходного времени, люди двадцатых годов, как ты, Володя, верно замечаешь, не воспринимали мир таким образом. Для них мир не был двухцветным. Там росли чаяния русского авангарда, красного Андрея Платонова, Петрова-Водкина, Константина Мельникова. Там были верования в то, что грядет будущий русский Рай, красный Рай, о котором Глазунов думать не желает. Среди белого офицерства были люди, которые потом самоотверженно и убежденно строили советскую державу. Часть белой гвардии, которая ушла из Крыма на остров Галиполли в Турции, а потом рассеялась по Болгарии, Франции и Югославии, к сороковым годам приняла красную идею, или, по крайней мере, не скрывая, мечтала о победе Советской Армии в борьбе с фашистами. Таких, как генерал Краснов, служивший немцам, было очень мало в белом движении. По крайней мере, себя белые никогда не идеализировали. Это видно хотя бы по мемуарам Романа Гуля, первопоходца, белого офицера. Такая идеализация могла возникнуть только в следующем поколении, к которому и принадлежит Илья Глазунов, и тем навеки запечатлел себя в подобной религиозно-исторической традиции. Он шел к этим откровениям. Именно они ошеломляют публику, которая валом валит на его выставки, глядит на эти полотна, до конца не представляя, что она видит. Есть же и магнетизм глазуновских работ. Он колоссален. Когда я бывал у него в мастерской, я видел, как взлетает он по стремянкам, по лестницам. Такой малюсенький на фоне своих грандиозных работ. И сам он был частью этих работ.