Константин Заслонов

Бомбоубежища настоящего не было, только вырыли щели для укрытия от осколков; но железнодорожники даже их делали с неохотой:

— Чего рыть? И в смотровой канаве спрячемся. А если уж попадет, то всё равно.

Первый налет прошел для депо и вокзала благополучно. После него фашисты на несколько дней оставили Оршу в покое.

V

3 июля утром Заслонов залез в смотровую канаву осматривать «щуку». С ним ходил машинист паровоза Штукель — высокий человек лет тридцати пяти. У него был неприятный, узко прорезанный рот с сухими губами. Говорил Штукель всегда очень быстро, глуховатым, бесстрастным тоном. Слова сыпались с его синеватых губ точно с каким-то сухим треском.

Заслонов был недоволен паровозом Штукеля. Он резко говорил машинисту:

— Возвращающий аппарат передней тележки у вас загрязнен. Грозит безопасности. В плохом состоянии ваши часики, товарищ Штукель!

(«Часиками» Заслонов всегда называл паровоз).

И вдруг сверху донеслась пальба зениток: опять летели эти проклятые фашисты!

— Константин Сергеевич, вылезайте! Налет! — крикнул, нагнувшись к колесам, приемщик наркомата.

— Чорт с ними! Пусть летят! Некогда вылезать! — отозвался ТЧ и спокойно продолжал делать свое дело.

Наверху загрохотало, застучало. Штукель, съежившись от страха, ходил за начальником. Видимо, он больше беспокоился о себе, чем о паровозе.

— Константин Сергеевич! — вдруг окликнул сверху помощник Заслонова по ремонту, Сергей Иванович Чебриков. — Идите скорее!

— Что такое?

— Товарищ Сталин будет говорить! — крикнул Чебриков и убежал.

Заслонов кинулся вон из смотровой канавы.

Штукель тоже последовал его примеру, но побежал он не туда, где столпились, забыв о бомбежке, деповцы, а в противоположную сторону — к калитке, ведущей на двор.

Когда Заслонов подбежал к толпе, товарищ Сталин уже говорил:

«Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилёв, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей родиной нависла серьёзная опасность».

Все невольно переглянулись. Было ясно, что каждый оршанец в эту минуту думал одно: «Сталин — с нами. Наш мудрый вождь! Он знает всё. Он помнит обо всех нас!»

Фашистские коршуны кружились над Оршей, бросали бомбы, а народ, затаив дыхание, слушал мудрые, полные любви к своему Отечеству и ненависти к лютому врагу, проникновенные слова вождя:

«В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Когда налет окончился, Чебриков крикнул рабочим:

— Ну, ребятки, слыхали, что сказал нам товарищ Сталин? Мы должны быстрее продвигать транспорт с войсками и военными грузами. За работу!

Дядя Костя молчал. Он давно видел: речь вождя захватила, воодушевила народ. Никаких других слов не надо.

Деповцы с еще большим рвением кинулись к своим станкам.

VI

В этот же вечер Константин Сергеевич заглянул домой. Во время дневного налета одна бомба упала в том районе, где жили Заслоновы, и он беспокоился: как семья?

Домик стоял на месте — даже уцелели его стекла, — и все оказались живы-здоровы, но Раису Алексеевну не на шутку встревожили налеты. Она считала, что детей надо увезти из Орши.

Константин Сергеевич и сам видел опасность: фронт приближался. С запада тянулись поезда с эвакуируемыми женщинами и детьми, с оборудованием фабрик и заводов, с колхозным скотом. Шли санитарные поезда.

Фашисты заняли Борисов. До фронта осталось сто тридцать три километра.

Теперь Орша, как крупный железнодорожный узел, несомненно, станет еще больше и чаще подвергаться налетам.

Решили, что Раиса Алексеевна с детьми уедет завтра же.

Помогать жене укладывать вещи Константин Сергеевич не мог, — его ждала срочная работа в депо, и он ушел.

В эту ночь Заслонов, как всегда, был очень занят. Приходилось думать о многом, но сквозь мысли о деле прорывалась еще одна: скоро уедут его маленькие, дорогие «бусеньки». И тогда больно сжималось сердце.

Настало утро. Приближался час отъезда. Вот уже надо было итти за женой и детьми и собираться к поезду.