Константиновский равелин

— А все-таки наши еще вернутся! — упрямо сказал Калинин и, отвернувшись, стал смотреть в сторону Инкер-мана, где над резкими очертаниями холмов чуть золотилось небо перед восходом солнца.

— Ха-ха-ха-ха!—деланно рассмеялся офицер на слова Калипича. — Комиссар есть небольшой шут-ни-чок! Вн говорннт предсмертный бред! Майер! — крикнул он уже по-немецки. — Приготовьте веревку — повесим его тут же, на балконе!

Он кивнул на решетку балкона, и Калинин понял, на что осужден. Ну что же! Этого следовало ожидать! Только как хочется увидеть'⁴ в последний раз солнце! Хотя бы один луч! Луч солнца над разрушением, мраком и исковерканной землей!

У самого моря Манер, чертыхаясь, старается намылить петлю. «Идиот, — думает о нем Калинин совершенно спокойно, — не знает, что мыло плохо мылится в морской воде!»

Наконец веревка готова, и несколько солдат, построив живую пирамиду, привязывают ее к поручням балкона. Петля болтается высоко, и солдаты что-то кричат своим товарищам, усеявшим крышу равелина. Те понимающе машут руками, и вскоре на парапет летят пустые ящики.

Калинин безразлично наблюдает за всеми приготовлениями. словно совсем не он приговорен здесь к смерти. Один из солдат подбегает к нему, хватает под мышки и ставит на ноги. Затем сам становится рядом с ним, сравнивая своп рост с комиссарским. Калинин чуть-чуть повыше. Солдат влезает на сделанный из ящиков помост н смотрит. Пе высока ли для комиссара петля.

— Гут! Гут! — веселятся солдаты, хлопая товарища по плечам за сообразительность.

Манер подходит к офицеру, который следит за всем этим безучастным взглядом, и докладывает, что все готово. И вновь в глазах немца вспыхивает огонек. Он приближается к Калинину, и говорит нежнейшим медовым ² голосом:

— Питте, товарищ ко-ми-есар!

/Метнув на него полный презрения взгляд, Калинин • твердо, опираясь на доску, идет к помосту. Солдаты помогают ему взобраться на него. Стоящий тут же Манер ловко набрасывает на шею петлю. Ее прикосновение подобно холодной змее. Калинин невольно ежится. Он продолжает смотреть на небо в ожидании солнца, и вдруг среди солдат рождается удивленный шепот:

— Комиссар молится!..

Молящийся комиссар! Это так необыкновенно, что даже офицер застыл с поднятой рукой. Прошло всего мгновение, но в это время выкатился нз-за Инкермана молодой, горячий шар утреннего солнца. И вмиг золотые потоки лучей озарили все унылое и серое радужным светом нового, ликующего дня.

И на лице Калинина расплылась радостная теплая улыбка. Солнце, увиденное нм перед смертью, укрепило в нем глубокую веру в торжество всего светлого на земле.

— Цум Тонфель ²! — вскричал взбешенный улыбкой комиссара офицер, и из-под ног Калинина выбили ящик—

последнюю опору на этой земле. По прежде чем перед глазами упала вечная пелена, он еще увидел стремительный легкий луч, тянущийся через всю бухту прямо сюда, к равелину...

И когда Калинина уже нс стало, луч еще долго снял на грубом шелке разноцветных флагов, величественно реюшпх над несломленной душой комиссара — «Погибаю, но не сдаюсь!»

195-1—1958 гг.

Севастополь — Ленинград.

ОТ АВТОРА

Я посетил Констаитнновский равелин в апреле 1954 года. Стояла холодная весна. Мир был продут сквозным леденящим ветром с Анатолийского побережья. Воздух казался необыкновенно прозрачным, камин блестели, точно отшлифованные, каждая травинка, проросшая из трещин в стенах равелина, выделялась четко н рельефно.

В равелине, как и до войны, размещалась команда охраны рейда да матросы рейдового поста наблюдения и связи. По двору ходили совсем еще желторотые юнцы в больших, наползающих на уши бескозырках.

Новый командир ОХРа капитан 2 ранга Петр Яковлевич Т. встретил меня очень приветливо. Он уже знал о цели моего посещения.

— Значит, думаешь писать?

— Думаю... — с невольной тревогой сознался я.

Мы стояли молча посреди широкого двора, где когда-то бесстрашный командир равелина объявил перед матросским строем беспримерно суровый военный приказ. Теперь в центре двора возвышался скромный обелиск, сделанный матросскими руками, простой обелиск, каких много сейчас на крымской земле. Врытые до половины в землю авиабомбы служили ему столбами ограды, и каждую из них венчала ампула из-под зажигательной противотанковой смеси. Предельно лаконичная и, может быть, поэтому берушая за сердце фраза была высечена на самодельном постаменте:

ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ

морякам капитана 3 ранга ЕВСЕЕВА и батальонного комиссара т. КУЛИНИЧ, павшим в боях за свобода и независимость нашей РОДИНЫ

Потом я был один среди развалин северо-восточной стороны. В развороченных, дышащих затхлой сыростью секциях стояла суровая тишина. Заплесневелые, малахитовые стреляные гильзы валялись под ногами. Вдаль, на Северную, уходила пыльная дорога, обыкновенная, как и тысячи подобных российских дорог...

И вот готовая повесть лежит передо мною...