Контакты с утопленником

Я спустилась по ступеням площадки перед домом, дошла до аллеи и обернулась: я увидела наконец пресловутые дома. Даже прогулялась перед ними — все три занимали вместе и по отдельности довольно обширную площадь. И, конечно, совсем не походили на те, какими я их помнила с детства. Хотя они были все те же. Какие тут «лица»? Скорее можно было сказать физиономии. Да, да, потемневшие от старости и гранитной скуки физиономии, напрасно обращенные на восток — ни восхода, ни океана отсюда не было видно: уставившиеся во время своими мутными окнами-глазами соответственно с августа 1836, июня 1805 и мая 1886 года, как было обозначено на мраморных досках на каждом из них. Досках, недвусмысленно напоминавших надгробные плиты и «торжественно» возвещавших потомкам дату завершения строительства домов. Очень важно, да?

В том, что семья Ридли выбрала своим домом средний, не было ничего удивительного. Самый старый и, следовательно, самый ветхий из трех, он все-таки меньше всех имел вид умершего. Человек с богатым воображением даже мог бы заметить, что он был не то чтобы красив, но построен с размахом, как бы свободными духом людьми. С большими окнами, широкой террасой по фасаду, с высокими потолками в комнатах, с дерзко изогнутыми линиями. Да и гранитным у него был только фундамент, верхняя часть согласно обычаю была построена из кирпича и просмоленного, не подвластного никаким капризам природы дерева. В общем, хороший крепкий дом, предназначенный именно для жизни, а не для того, чтобы запереться в нем — такое впечатление производили два других, которые — предоставляя первому смотреть окнами на север и юг — «захватили» его с боковых стен в некие гигантские клещи. И если законченный в 1836 был просто уродливой постройкой той эпохи, с чрезмерным использованием гранита и тюремно-зарешеченными окнами первого этажа, то последний, самый новый, который должен был быть вроде… так сказать, более приличным, в действительности представлял собой ничто иное, как грубо обтесанный и едва ли не целиком гранитный параллелепипед.

Я сделала круг по аллее, чтобы разглядеть дома и с западной стороны. Здесь удивительная негармоничность их «единства» была не такой бросающейся в глаза — от среднего осталась видна только часть, противоположная фасаду, а остальные два, пристроенные к нему под прямым углом и симметрично выступающие, в какой-то мере соответствовали друг другу. Паркинг, плохо асфальтированная площадка, находился на старом месте — влево от домов на расстоянии, позволявшем предположить, что здесь умеют ценить тишину и чистый воздух. Сейчас там стояли джип «ленд-ровер», староватый, но содержащийся в форме, и «фольксваген», тоже не первой молодости. И какая-то белая, явно дорогая машина, которая выглядела бы потрясающе, если бы не была слишком грязной, вся в грязи и пыли. Интересно, кто ее владелец? Господин Халдеман, господин Травис или третий жилец, которого Тина так и не могла припомнить, возможно, по той простой причине, что его вообще не существует. Но кто бы он ни был, ее вчерашнее утверждение, что он приехал сюда в поисках чего-то,

показалось мне правдоподобным. По моим представлениям, человек с такой машиной ни дня не остался бы в этой медвежьей дыре, не имея на то серьезных причин.

Вспомнив о Тине, я машинально перевела взгляд на окна ее комнаты — оба они были задернуты плотными, коричневыми, почти черными занавесками. А раз она их не раздвинула, значит, вероятнее всего, она просто… спит, если только не ушла куда-то еще затемно. Гораздо более интригующей показалась мне куча угля, лежавшая под одним из окон, под которым находилось и окошко подвала.

Вот где она испачкала вчера вечером свои тапочки, сказала я себе. Мол, целых пять месяцев не выходила из дома, и вдруг… Вышла. Тайком и поспешно, даже туфли не надела… И полезла на эту кучу, беременная женщина, на девятом месяце, и для чего? Чтобы заглянуть в окно своей комнаты.

Ох, конца края этому не видать! Я уже и не знала, какое самое нелепое из множества нелепостей, на которые наткнулась, начиная со вчерашнего вечера и до сих пор. И все же, вспомнив совет Арнольда и отнесясь к нему с меньшим предубеждением,

я пришла к мнению: раз я до сих пор не схватила чемодан и не отправилась на вокзал, значит, самое нелепое из всего происшедшего — мое поведение.

И словно в подтверждение только что сделанного вывода, я — вопреки богатому выбору разумных вариантов, как, например, отправиться на вокзал, — энергично, без всяких колебаний подошла к угольной куче. Оценив взглядом, какая из ее сторон наиболее пологая, я решительно вскарабкалась на нее. Вот и все! Точно кто-то другой был режиссером моих действий. И этот «режиссер», наверное, мой злой гений, не в первый раз заставлял меня плясать под свою дудку. Большинством неудач и злоключений в моей жизни я обязана именно ему.