Контакты с утопленником

Я закрылась в своей комнате, съела бутерброды, легла. Спала. А потом даже помечтала — как Стив, узнав, что я вернулась, попросит меня простить его, признается, что не может без меня жить и так далее, но я его не прощу, никогда, потому что я совершенно уверена, что я его не люблю, что он мне не нравится, что он мне не симпатичен… безразличен. Факт, констатация которого меня приятно удивила, поскольку ему неоткуда будет узнать, что я вернулась. А даже если и узнает, то не будет просить у меня прощения и признаваться в чем бы то ни было. Вообще не придет ко мне. Никогда. Но, к счастью, это меня больше не волновало. Нисколько.

Такова, впрочем, и польза от мечтаний: иногда именно благодаря им и узнаешь, что тебе все равно — осуществиться ли та или иная мечта. А раз так, значит, на самом деле это никакие не мечты, говоришь себе. Если ты тут же начинаешь мечтать о другом. Пока не поймешь, что и это тебе безразлично… И так далее. До полного осознания невозможности их достижения. И начинаешь жить в своем реальном мире — конечно, слишком маленьком и не особенно привлекательном, однако доступном тебе, откуда на него ни посмотри!

Примерно за час до ужина я отправилась в помещение, отведенное под прачечную, когда-то там было все необходимое и для глаженья. Было и сейчас. Я старательно выгладила свое единственное красивое платье, после чего вернулась в комнату, подкрасилась ярче, чем обычно, переоделась и пошла в столовую — нарядная, отдохнувшая, в хорошем настроении. Радующаяся тому, что в первый и последний раз буду есть за одним столом со столькими собранными вместе тронутыми. Разумеется, у меня не было никакого намерения говорить кому-то, что я уезжаю. И завтра тоже! Опущу чемодан через окно, выйду с одной сумкой, вроде бы на прогулку, возьму его и… Прощай «благотворительница» и вся семья Ридли, прощайте, милые жильцы, — искатели утопленников, развратники, прощайте, парализованные, глухие старики, беременные шизофренички…

— Прощайте!

Я заметила, что жестикулирую и смеюсь вслух, что несколько омрачило мое настроение, хотя коридор по обыкновению был пустынным, как кладбище. Тем не менее, надо быть сдержанней в выражении эмоций, даже положительных. Когда чересчур хорошо — это не к добру, кто не знает этой истины. Вот почему я сочла необходимым взять себя в руки. И вошла в столовую с уравновешенным выражением на лице — уже не радостным, но и не печальным. Сиречь, непроницаемо гордым. Только некому было его увидеть и оценить.

Да где ж, черт возьми… эти люди? Я вышла и быстро зашагала дальше по коридору. Я ни в коем случае не хотела быть первой пришедшей на их мерзкий ужин! Но как здесь все нелепо, все, до самых элементарных бытовых мелочей — могла ли я вчера, пока ехала, вообразить, что у меня будут регулярно возникать трудности даже с питанием?

Не успела я пересечь вестибюль, чтобы выйти хоть ненадолго из дома, как дверь открылась и на пороге появился круглолицый человек лет пятидесяти, не плешивый, но с сильно поредевшими волосами, не толстый, но полноватый, не низкого роста, но кажущийся таким из-за довольно коротких ног, которые в сущности не были короткими, но казались такими опять же из-за вышеупомянутой полноватости, довольно сильно бросавшейся в глаза. Или, иначе говоря, он — даже при большом желании с его стороны — не мог сойти ни за любителя публичных домов, ни за «аморального» писателя, и ни одна тетка на свете не стала бы предупреждать свою племянницу, чтобы та остерегалась, как бы он не вскружил ей голову своими опасными чарами. Следовательно, подумала я, передо мной не Клиф Крейн, а только…

— …знаменитый Халдеман.

— Вы угадали! — подтвердил он.

— Что угадала?

— Что я Халдеман, Дензел Халдеман. Но почему вы назвали меня «знаменитым»?

В голове у меня все слегка перепуталось, но потом второй раз за последние несколько минут я поняла, что часть своих мыслей выразила вслух, отчего запуталась окончательно.

— Нет, нет, наоборот, — допустила я другую ошибку, пускаясь в объяснения. — Я хотела сказать, что вы не такой знаменитый, как… как другой человек.

Дензел Халдеман тоже с недоумением наблюдал за мной. Я виновато развела руками:

— Вот так, вот такие дела.

— А вы… Кто вы?

— Эмилия Орловска.

— Ага… — Видно было, что он никогда обо мне не слышал. — Вы только что приехали?

— Нет. Еще вчера. Только вы уже куда-то умчались… — «В город, в увеселительные заведения». Ноги у меня подкосились, и я рухнула на пыльный, конечно же, страшно

пыльный диван. — Тетя Рона мне что-то вроде дальней пратети, — сообщила я.

А он наклонился ко мне, потрогал ладонью мой лоб:

— Не волнуйтесь, милое дитя. Я врач. Скажите мне, как вы себя чувствуете?

— Я чувствую себя очень хорошо, — ответила я.

— Ну, раз так…

Халдеман неуклюже подбежал к бару, достал рюмку и бутылку без этикетки, налил в нее умеренную дозу какого-то напитка и подал мне. Я выпила.

— Вы мне кажетесь слабенькой, — озабоченно заметил он.