Контора Кука

Разговор в метро был, насколько он потом помнил, ни о чём, или нет… О самом метро, ну да, хотя на самом деле уже было не важно, что говорить… Ну, Кома несла там, кажется, какую-то чушь о камерах наблюдения, и в первый момент ему показалось, что это — на всякий случай, как бы предупреждая его и предохраняя себя — от каких-то диких его поступков, слишком уж отмороженный вид у него был, наверное, в тот момент, когда его окликнула эта ухоженная дамочка, как бы разные миры соприкоснулись в тот момент… но сразу же он понял, что это только его мнительность, а на самом деле она просто всё это слышала в новостях культуры и вот пересказывает, как некая художница сделала видео для биеннале, получила доступ к материалам камер наблюдения, оказалось, что они сняли её путь, через весь Нью-Йорк или там Лондон… подробности Паша не помнил, включая и пересадки, то есть снято было абсолютно всё … «И что?» — «А то, что мы все на самом деле уже давно играем в кино! — сказала Кома. — Но не все это знают»… Ну да, открытие… Но в самом деле было уже не важно, о чём говорить, когда они шли от остановки, они вообще молчали, и если их и продолжали снимать камеры наблюдения, то при просмотре впечатление было бы ложным, выглядело бы это так, будто Кома тащила мальчика к себе домой на цепи, а на самом деле у него была такая упрямая эрекция, что неудобно было идти, вот он и отставал от неё то и дело…

А за порогом её квартиры, как с цепи сорвавшись

, набросился на неё… так, что в первый момент на самом деле немного испугал эту видавшую виды женщину… Ну и как бы там ни было снаружи, но в домах камеры наблюдения… пока, во всяком случае — в частных домах, всё-таки отсутствовали.

Потом, когда они перешли из холла (где у Комы стоял мягкий уголок, и так не слишком-то удобный, к тому же разделившийся, как бы в пику хозяйскому соитию, на две разъехавшиеся половины) в спальню, он подумал, что давно так не трахался, а может быть, и вообще никогда…

Нет, меньше всего ему хотелось в данный момент перебирать в памяти «старые акты», но ощущение было именно такое… что все предыдущие телодвижения… в ночных подъездах, на скамейках детских садов, в пустых — до прихода родителей — квартирах, на забытых фазендах… были не то чтобы ложными, нет — они были по-своему прекрасны, конечно, но… никогда не доставляли ему такого… чисто животного, что ли, кайфа, или вот ещё было такое словосочетание, забытое: «плотская любовь»

… Ну вот, да, они все были какие-то не такие плотные в тактильном смысле… как будто, вращая пальцем диск зелёного родительского телефона, он на деле вращал калейдоскоп… но тут надо бы объяснить, потому что образ пришёл Паше в голову давно, в тот момент, когда он ещё думал, какой номер набрать, а уже крутился диск, как бы сам собой, раздавалось тихое жужжание, и заодно с диском вращались в Пашиной голове другие цифры и соответственно «личики» — как стёклышки в калейдоскопе, — пока не складывались в одно… а если по этому номеру — лица — ещё и удавалось дозвониться и ответом было «ДА» в этот день… всё равно лицо оставалось — и при встрече — каким-то… не совсем сложившимся , что ли, немного бестелесным… впрочем, как и всё остальное… но правды нет и ниже… каким-то слегка эфемерным, ну да… потому, наверно, отчётливее всего в памяти Паши и запечатлелось не одно из нескольких десятков личиков… а диск телефона, заедавший немного на некоторых цифрах… кажется, на тройке… впрочем, Паша в этом уже был не уверен, и тут же он подумал, что память устроена не совсем так, как он сейчас представляет её… На самом деле память зависит от многих параметров, в том числе — от момента запроса… Ну да, «держись за здесь и теперь, сквозь которые будущее погружается в прошлое…» и там ещё что-то про ягодицы, кстати… как она сейчас кричала: «Держи крепче!» — и он сжимал их… понятно, что сразу после одного акта совсем не хочется вспоминать другие, точнее, они просто не вспоминаются

, а так… не такие уж они и эфемерно-бестелесные были, лица… и не безличные — тела… Особенно то, что было в крапинку… Ксения… сама же заразив его ветрянкой… сосредоточенно ставила на нём эти точки — повсюду, в том числе и на члене, который она так смешно переваливала из стороны в сторону… а потом он потребовал, чтобы она и ему дала себя «дорисовать», и хотя у неё — и так уже всей пятнистой — это не нужно было делать, всё зажило — пятнышки были бледно-зелёными, размытыми, и Ксения была как рисунок акварелью… но согласилась, и вот это он запомнил навсегда: кисточка-спичка, что-то белое и худое, руки как спички, и ноги, как руки… и эти зелёные точки, переходящие с тела на тело в калейдоскопе, вращающемся вместе с телефонным диском…

Ну вот как-то так там это всё и крутилось, приводные колёса энтелехии, зелёнка, ветрянка…

— О чём ты думаешь? — спросила Кома, тихонько погладив его по щеке.

— О старом родительском телефоне… Ну, помнишь, такие, с вращающимся диском…

— Почему вдруг?