Контра

"Никто не даст нам избавленья: Ни бог, ни царь и не герой. Добьёмся мы освобожденья, своею собственной рукой…". — Неожиданно даже для самого себя, процитировал Саша вспомнившуюся ему строку пролетарского гимна. Сидящая перед ним троица людей её расслышала и удивлённо воззрилась на молодого графа. А тот, горестно улыбнувшись, покачал головой. Затем, спокойно поинтересовался:

— Вы тоже так думаете?

— Да думаем. Да и Герасим Пантелеевич именно енто и говорил. Только по-другому, не так красиво как вы только что сказали, иными словами.

— Э-хе-хе. И вы думали, что я этакий злостный угнетатель, не собираюсь вас отпускать на волю?

— Ну да. — тихо проговорил Степан, удивлённо смотря на Александра своими серыми глазами, его товарищи только синхронно кивнули, в знак согласия с этим утверждением.

— Тогда други́ мои, для начала, давайте поговорим с вами о воле и о путях её достижения. Точнее как её лучше добиться и что с нею после этого делать. Согласны?

— Ага. Давайте, барин.

— Чтоб птичка в первый раз взлетела на небо, она, ещё будучи птенцом, должна научиться летать, Так?

— Да. Но при чём тут это?

— О том, что воля, для всех нас, это как для птахи полёт. Не научишься, не полетишь, а то и совсем сгинешь. Так что. Как вы думаете, чем я занимаюсь всё последнее время?

— Строите эти…, как их там?

— Мастерские.

— Во, во.

— А зачем я это делаю?

— Ну, чтоб эти, холопы, которых вы сейчас учите, в них работали.

— Да, почти прав. Я, сейчас, учу этих отроков ремеслу, но они, в скором времени, все получат вольную.

— Это…, как это? — недоумевающе замотал головою Дормидонт. — Они получат вольную и будут вольны идти куда хотят?

— Почти так. Вольную они получат только тогда, когда станут мастерами. Образно говоря: "Когда эти птенцы научатся летать". — Тогда, когда они будут работать на меня, и я за этот труд, буду им платить и они жить на эти деньги, самостоятельно.

— Но тогда они будут вольны уйти куда хотят. Как же вы их заставите на вас работать?

— Пусть уходят, но только после того, как расплатятся со мною за своё обучение.

— А это? С каких барышей они будут с вами расплачиваться?

— Опять мочало, сначала. Эти ученики, помогут мне построить артель. Затем, я буду продавать то, что они произведут; начну платить им за это деньги, вот с них, они и будут со мною рассчитываться. А если у меня ничего не получится, могут идти куда хотят. Ведь они вольны искать лучшей доли.

— А мы?

— В моих планах есть место и для вас. А для начала нашего сотрудничества, я попрошу и вас мне помочь. Мне понадобится охрана артели, как и самой усадьбы. Причём, ваш взнос за вольную всем гайдукам давно уплачен, сами помните какими это деньгами сделано. Одна беда, пока что, платить мне вам нечем, для осуществления моих планов понадобится ещё много денег, помимо имеющихся. Так что, братцы, придётся немного потерпеть.

— А вольную нам, когда напишите?

— Будет вам такой документ. Вот только в руки его вам не дам. Полежит пока, в каком-нибудь тайнике.

— Это ещё почему?

— А вы сами посудите. Вас то, из околотка освободили, хоть следствие не окончили, да и бандитскую казну не нашли. Наверное, в том околотке, следователи вас о ней часто выспрашивали?

— Было дело. Да так настойчиво выпытывали о ней.

— Вот и приставьте себе, что подумают дознаватели, когда до них дойдёт весть, мол, по вашему выходу из тюрьмы, все гайдуки, неизвестно почему, получили вольную. Да вас же, в свете этих открывшихся обстоятельств, вновь арестуют…

Дальнейший разговор был долгим, но его конечным результатом остались довольны все. Было решено, что о том, что все без исключения гайдуки получили свободу, будет знать только четыре человека. В число посвящённых во все тайны, войдут: Александр Юрьевич, Дормидонт Увельский, Степан Гончар и Пётр Увельский. Вольные на служивых в ближайшее время будут написаны, и надёжно спрятаны от посторонних глаз. В чём десятники смогут убедиться. Лично.

Однако следующий день, снова сумел удивить Александра. Как будто он, без его сюрпризов, страдал от давящего пресса скуки. Поэтому, с немалым удивлением, Саша взирал на немалый караван саней, медленно вползающий во двор его усадьбы. Смотрел он на это чудо, выйдя на балкон второго этажа. Стоял в том, в чём обедал, в "домашнем костюме", да-да, именно в том одеянии, которое не так давно одевалось ради смущения околоточных надзирателей, только в немного урезанной комплектации. По его мнению, отныне, эти вещи только и были пригодны как для домашнего употребления, в силу некоторой степени своей заношенности. Вот по этой причине, они и перешли в разряд повседневной носки — если откинуть неудобный галстук, больше напоминающий платок и сюртук. Последний предмет, у Александра, вообще ассоциировался с обыкновенным пальто, так что вчера, вместе с несколькими другими вещами, он был отдан одной из кухарок, чтоб та раскроила их, да пошила из полученной ткани что-либо для своих малых сыновей.