Контракт на гордость

Покончив с работой медсестры, я шлепаю на кухню. Попутно сбрасываю кроссовки и освобождаюсь от олимпийки, разглаживая скомкавшуюся ткань черной футболки на тонких бретелях. Забираю волосы в небрежный пучок и достаю из холодильника неприкосновенный запас – запотевшую бутылку водки, купленную на случай визита отца. Быстро нарезаю соленый огурец, сыр и копченую колбасу и со всем этим возвращаюсь к Волкову.

– Ты знала, Лиз? – одним махом Александр опрокидывает стопку с огненной и не закусывает, впиваясь в меня убитыми чернильно-черными глазами. Пробует на зуб реакцию, ищет подвох и, не найдя, уточняет: – Марина с Глебом второй месяц вместе…

Глотаю свою порцию спиртного и закашливаюсь: меня как будто со всей силы приложили о пол. В измену Лебедевой верится с трудом, памятуя, как она не отлипала от Волкова и делала все, чтобы отдалить нас друг от друга, но его слегка трясущаяся ладонь, ложащаяся на стекло, убеждает в обратном.

– Я не общаюсь с ними, Саш, – сиплю, как прожженный курильщик, и перемещаюсь от кресла к дивану. Втискиваюсь между Сашиных бедер и прижимаюсь губами к пропахшим табаком волосам – лучшее, что я могу сейчас предложить.

– Я сломал ему челюсть, три ребра и кисть, – коротко рубит Волков, пряча за жестокостью боль, и грубо стискивает пальцами поясницу, от чего, скорее всего, останутся синяки. Только вот ни его слова, ни прикосновения неприятия не вызывают. Если бы я была там, я бы сама подлила керосина и щелкнула зажигалкой.

Сообразив, что не добьется осуждения, Саша утыкается носом мне в живот. С той ночи о Марине с Глебом мы больше не разговариваем.

Глава 16

Лиза

– Ковальски, варианты.

– Стратегическое отступление.

– Поясните...

– Мы убегаем, но мужественно.

(с) м/ф «Пингвины из Мадагаскара».

– Проснись и пой! – оглашаю «Кабриолет» восторженным воплем, и плевать, что вокальных данных во мне не больше, чем в том медведе, которому наступили на ухо.

С момента столкновения с Лебедевой прошла неделя, и я, наконец, отпускаю вожжи и позволяю себе прибыть в салон ближе к полудню. Скинуть пальто на вешалку, сунуть ухмыляющейся Юльке леденец, чтобы никак не комментировала происходящее, и взглядом голодного василиска уставиться на затылок Ваньки, уткнувшегося лицом в ладони.

 – Заткнись и спи, – глухо ухает эта помесь вурдалака и поднятого из могилы зомби, не представляя, что только что послал своего работодателя. Недалеко, правда, и не обидно, но это совсем не значит, что мстить я ему не буду. Тем более, что настроение сегодня особенно пакостное, а душа просто-таки требует хлеба и зрелищ.

Я с легкостью подскакиваю с крутящегося кресла и с грацией ниндзя подкрадываюсь к жертве начальственного произвола. Забираю у Иры из рук графин и лью тоненькой струей воду на Ванькину голую беззащитную шею. И нет, раскаяния за оброненные кубики льда я не испытываю.

– Твою за ногу, Юлька! Я тебя придушу! – с воем раненого бизона Филатов подрывается с места, грозя смахнуть с трюмо все, что плохо лежит, и почти моментально плюхается обратно. Смотрит на меня исподлобья, пыжится, вроде и хочет послать, но не решается, выдавливая сквозь зубы: – прости, Лизавета Андреевна.

– Ты еще добавь: «Я так больше не буду».

Под мелодичное девчоночье хихиканье я с максимальным комфортом располагаюсь на низенькой софе и не спешу сообщить трущему виски брюнету, что экзекуция только началась. Кто ж виноват, что город у нас маленький, и в компанию, в которой вчера напивался Иван, затесалась сестра моей бывшей одноклассницы.

– Вань, а, Вань, – ласково зову горе-администратора, машинально поглаживая корпус телефона – Волков обещал позвонить. И, состроив умильную мордашку, невинно интересуюсь: – как погуляли?

Гамма чувств, отражающихся на небритом помятом лице, поистине шедевральна. Уж не знаю, в кого меня записали – в дьявола, ведьму или экстрасенса, но плещущийся в светло-карих глазах страх льстит моему раздутому самолюбию.

  – Лиз, будь человеком, – вполне натурально стонет Иван, на что я отрицательно качаю головой.

– Будь я моложе лет так на пять-семь, наивнее и впечатлительнее, я бы, может, и купилась на твою грустную моську, но, увы и ах, Лиза Истомина цинична и расчетлива, – моя черная натура еще не сполна насладилась чужими страданиями, так что я быстро нахожу и ставлю на всю громкость мелодию, под которую Филатов накануне выписывал весьма и весьма причудливые па.

– Лиза-а-а! – раздается жалобно-укоризненный крик, но я держусь до последнего, издеваясь над и без того страдающим от похмелья работником.

– И даже не проси. Шест в салон не куплю.

Ирка заливается звонким хохотом, Юлька отпускает скабрезные шутки, а Филатов с видом оскорбленной недотроги шествует в туалет. И, стоит только двери за ним закрыться, в «Кабриолет» врывается эдакий неудачный косплей на Харли Квин. Забранные в два хвоста сожженные светлые волосы уныло болтаются и просто кричат о том, что им необходим бережный уход и длительное восстановление.