- Ах да, конечно. Пресловутый Шаббат. День, когда евреи не смеют даже зажечь огня с той самой минуты, как в пятницу сядет солнце. Какая глупость!
- По крайней мере, они хоть во что-то верят. А во что верите вы?
- Я всегда была практичным человеком.
- Полагаю, вы хотите сказать, что вы неверующая.
- Я имею в виду именно практичность. Тратить целых два часа в неделю, слушая проповеди и нюхая ладан - значит, попросту выбросить из жизни целых 343 дня. Вы не обижайтесь, но я считаю, что это слишком много. Даже если допустить, что впереди меня ждет вечная жизнь.
Священник засмеялся сквозь зубы.
- Неужели вы никогда не верили, хоть во что-нибудь?
- Когда-то я верила в дружбу и любовь.
- И что же произошло?
- Я всё изгадила. А впрочем, можно сказать, что у нее веры было больше, чем у меня.
Фаулер молчал. Голос Андреа звучал немного скованно, девушка понимала, что священник просто хочет ее отвлечь.
- Кроме того, падре... Не думаю, что святая вера - истинная причина этой экспедиции. Ковчег стоит безумных денег.
- Во всем мире наберется сто двадцать пять тысяч тонн золота. Неужели вы верите, что человеку вроде мистера Кайна так уж необходимо устраивать всю эту свистопляску ради каких-то тринадцати или четырнадцати килограммов, которые сможет принести ему Ковчег?
- Сейчас мы говорим не о Кайне, а о профессоре Форрестере и его ребятах, - ответила Андреа. Она всегда любила поспорить, но никогда еще не случалось, чтобы ее аргументы, которые она считала неопровержимыми, были бы разбиты с подобной легкостью.
- Ну, хорошо. Вам нужно практическое объяснение? Так вот оно: фаза отрицания. Работа придает им сил продолжать.
- О чем вы, черт возьми?
- О фазах боли доктора Кюблер-Росс.
- Ах да, конечно. Неприятие, гнев, депрессия и всё в таком духе.
- Правильно. Но всё это - лишь первая фаза.
- Он бы наорал на любого доктора, сказавшего, что он на второй стадии.
- Думаю, к вечеру ему станет лучше. Должен же профессор Форрестер произнести речь в память усопшего. Интересно будет послушать, как он будет произносить хвалебные речи в чей-то адрес, а не в свой собственный.
- Что теперь будет с телом, падре?
- Его поместят в герметичный мешок и по-быстрому похоронят.
Андреа вскочила и недоверчиво взглянула на Фаулера.
- Что за ерунда?
- Таков иудейский закон. Любой покойник должен быть похоронен в течение двадцати четырех часов с минуты смерти.
- Я понимаю, что вы имеете в виду. Но разве не правильнее было бы вернуть его семье?
- Никто и ничто не вправе покинуть лагерь, сеньорита Отеро. Помните?
Андреа убрала камеру в сумку и закурила.
- Все здесь просто с ума посходили. Надеюсь, что эта тварь не собирается прикончить всех нас одного за другим.
- При всей вашей незаурядности, сеньорита Отеро... Я никак не могу понять, чего вы так отчаянно добиваетесь.
- Успеха и славы. А вы?
Фаулер тоже встал на ноги и потянулся. Он выгнул спину, и Андреа явственно услышала, как хрустнули позвонки.
- Я здесь по приказу Ватикана. Если Ковчег действительно существует, Ватикан хочет в этом убедиться, чтобы официально объявить его святой реликвией, содержащей заповеди Господни.
Какое простое объяснение, и какое благородное! И при этом - полная ложь. Да-да, я знаю, что вы лжете, падре. Вы ведь совсем не умеете лгать. Ну что ж, сделаем вид, будто я вам поверила.
- Допустим, - сказала Андреа после недолгого раздумья. - Но в таком случае, почему ваши руководители не послали профессионального историка?
Фаулер кивнул на свою работу.
- Потому что историк уж точно не справился бы с вот с этим.
- Что это вы делаете? - поинтересовалась Андреа. Прибор, с которым возился Фаулер, выглядел как обычный выключатель, от которого тянулась пара проводов.
- Наши вчерашние планы относительно связи с Альбертом накрылись медным тазом. Теперь, после убийства Эрлинга, они наверняка навострили уши. Так что без этой штучки нам никак не обойтись...
РАСКОПКИ. Пятница, 14 июля 2006 года. 15.42
- Повторите еще раз, с какой стати мне это делать, падре.
- Потому, что вы хотите знать правду - правду о том, что в действительности здесь происходит; правду о том, для чего вас наняли - именно вас, хотя Кайн мог бы пригласить на эту работу хоть тысячу самых профессиональных и прославленных журналистов у себя в Нью-Йорке.
Этот разговор еще стоял в ушах Андреа. Этот же вопрос уже многие дни повторял в ее голове тонюсенький Внутренний Голос. Он полностью потонул в симфонии Гордыни, сопровождаемой господином Счетом по кредитке, баритоном, и госпожой Славой по любой цене, сопрано. Но слова Фаулера поставили Внутренний Голос в центр сценария.
Андреа тряхнула головой, стараясь сосредоточиться на своей задаче. Она собиралась осуществить их с Фаулером план во время смены караула, когда лишь трое из людей Деккера будут находиться на своих постах; остальные же прохлаждались у себя в палатке, дремали или играли в карты.
- Вот тут вступаете вы, - сказал ей Фаулер. - По моему сигналу вы влезете под днище палатки.
- Между песком и деревянной платформой? Да вы с ума сошли!