Контракт стервы

Юля нежно улыбнулась и сжала Роберту руку, а Фрэнки почувствовала чистую, искреннюю зависть. Какие же они замечательные! Не существует для них преград, не боятся все бросить, не боятся осуждения или неопределенных перспектив. Все-таки большая разница между настоящей храбростью и хамством стервы.

— Я вас поддержку, Юля, можете на меня рассчитывать, — сказала Фрэнки. — Отойду ненадолго, провожу Столетовых, они, наверное, еще и половину дороги не осилили… И, кстати, Юль. Извини за то, как я вела себя в день нашего знакомства.

— Все в порядке, я поняла тогда, что у вас трудный день выдался.

Фрэнки усмехнулась. Еще какой! Первый день стервы, когда Максим оставил ей свой номер телефона.

— Спасибо, Юля. Ты удивительная.

— Вы тоже.

— Давай на «ты».

— Хорошо… Ты тоже удивительная, Фрэнки. А еще у тебя очень красивое имя, как у моей любимой писательницы.

Настроение сразу поднялось на несколько градусов вверх.

Догнав Иосифа с матерью, Франсуаза поблагодарила их от всей души и проводила в уютный, хоть и переполненный хламом дом.

— Не останешься на чай? — предложил Иосиф. — Сон ты нам перебила, так хоть компанию составь.

Фрэнки согласилась. Она помогла расставить чашки, закипятила воды, принесла заварник. Госпожа Столетова уселась в кресле у камина, который уже выгорел, но все еще хранил тепло в тлеющих углях. Фрэнки с Иосифом разместились рядом, за столиком, на котором стояла шахматная доска. И так это было непривычно! Ну и пусть. Помощь пришла, откуда Фрэнки меньше всего ждала, и хотелось немного человеческого тепла, даже если оно исходит из потухшего камина в домике Столетовых.

Раньше она не задавала вопросов и тем более никогда не спорила с Иосифом, но сегодня ей действительно было интересно поговорить с ним.

— Я заметил чемодан в твоей комнате. Ты надумалась уехать? — спросил старик, и Фрэнки кивнула.

— Нет моих сил больше. Не хочу уже ни наследства, ничего. Хочу выспаться, а потом построить свою жизнь без отца, — откровенно призналась она. Секреты ее изрядно утомили.

— А как же Езерский?

— А что он?

— Между вами недосказанность.

— Все-то вы замечаете.

— Это моя работа. — Сталин взял чашку и отпил, причмокнув губами. — Горячо.

— Девочка, ты не твоя матушка, определенно, — без какого-либо вывода произнесла заспанная Столетова. И что на это ответить? А Иосиф, подув на чай, снова отхлебнул, тяжело вздохнул и выдал:

— Знаешь, Фрэнки, трудно быть богом, я устал за жизнь неимоверно. Когда-то Зоя действительно перестаралась. Знала бы ты, что она вытворяла! Она так и не осознала, что контракт — это метод психологического развития, а не сделка с дьяволом. Какой же из меня дьявол? Ангел во плоти! А знаешь почему она не остановилась? — Сталин нахмурил густые седые брови

— Потому что любила отца и хотела его завоевать?

— Потому что она — дура. А ты — нет. В тебе истинный механизм выживания развит, он и разум вперед подстегивает, и сердце. Я много тебе говорил мотивационных речей, чтобы через унижение пробудить гордость и протест, но сейчас у нас не сеанс, и я скажу прямо. Фрэнки, ты не самый ужасный из моих клиентов. Из тебя еще может получиться человек.

Услышать такие слова от Сталина было равноценно получению Нобелевской премии.

— А как же «Дол»? «Константа»? Отец? На меня давят со всех сторон.

— Я предложил контракт стервы в том числе и для того, чтобы прекратить эту бессмысленную войну с Езерскими. Костя болен, не смертельно, но болен. Он выдохся, устал. Ему пора отойти от дел. Я знаю его с тех пор, когда он был маленьким колючим мальчиком… Знаешь, он ненавидел «Константу» и своего отца когда-то. Скажи мне, Фрэнки, Костя тебя избил хоть раз?

— Нет… конечно, нет.

— А его били, и приступы паранойи — прямой результат. Костя ведь был революционер, как Роберт. Он презирает собственного сына, потому что видит в нем себя. Того наивного мальчика, который хотел сбежать с любимой девушкой в никуда, без гроша в кармане. У них не получилось, она выбрала семью. Струсила.

Фрэнки воззрилась на Иосифа с таким удивлением, как будто у того металлические крылья выросли за спиной.

— Вы сейчас про Екатерину Езерскую говорите?

— Ну конечно, дураку же понятно! — не одобрил ее эмоциональности старик, переставив ладью на доске. — Тогда Костя и подломился. Все, за что он боролся, рассеялось как дым. Он будто перешел с белой клетки на черную, и остался там навсегда. Я не раз говорил, что не вижу цвета в поступках. Но, Фрэнки, на самом деле мы всегда знаем, что и почему делаем, что движет нами: страх, слабость, зависть… Главное себе не врать. Мной, например, всегда двигало исключительно желание спасти Костю. У меня нет детей, и он мне как сын. Я не люблю людей, это правда. Но Костя — это моя боль и радость. Он — мой человек. Я всегда удерживал его от безумия, чтобы он окончательно не утонул. И я устал, очень устал, нет моих сил. Поэтому если ты сейчас уедешь, бросив отца, то я уже не смогу ему помочь. Я прошу у тебя об одолжении. Не бросай его сейчас. Подожди.

— Йося, чай остыл, — с заботой отозвалась Столетова, и ее сын тут же отпил чая.