Контроль над разумом и другие сражения холодной войны

— Вы сделали большое дело, и я высоко ценю ваше мужество, смелость и готовность постоять за правое дело.

Это был невиданный по масштабам провал советской разведки, которого можно было избежать, считал известный военный разведчик генерал Михаил Абрамович Мильштейн.

Весной 1944 года Мильштейн, тогда заместитель начальника первого управления военно-стратегической разведки, был командирован в Западное полушарие проверить работу резидентур. Он поехал под видом дипкурьера и под другой фамилией. В Оттаве Мильштейн обнаружил вопиющие нарушения правил конспирации.

Шифровальщик не имеет права жить на частной квартире. Шифровальщиков селят только на территории посольства, чтобы он всегда был под контролем. Но у Гузенко был маленький ребенок. По ночам он не спал, плакал. Жена резидента потребовала от мужа отселить семью Гузенко. И полковник Заботин, в нарушение инструкции, переселил их на частную квартиру. Мильштейн приказал немедленно переселить шифровальщика на территорию посольства. Резидент, чтобы не беспокоить жену, приказ не выполнил.

Выезжая за рубеж, Мильштейн не пользовался местным шифром, а всегда имел собственный, известный только Центру. Он зашифровал свою телеграмму и сдал ее Гузенко для отправки в Москву. Шифровальщик сказал ему:

— Товарищ полковник, ну зачем вы тратите время на такую ерунду. Дали бы мне текст, я бы все делал и быстрее, и лучше. У вас и так времени мало.

«Мотинов и Рогов, — вспоминал Мильштейн, — вопреки инструкциям, по своей инициативе стали заводить подробные личные дела на всех, с кем они работали или которых в тот момент «разрабатывали». В этих досье содержались имена, адреса, места работы и другие данные и на уже действующих агентов, и на лиц, которых они собирались в дальнейшем сделать своими осведомителями.

Материалы хранились в сейфе у Мотинова, ключом к которому по правилам мог пользоваться только он сам. Второй же ключ, опечатанный в специальном пакете, на всякий «пожарный» случай должен был храниться у старшего шифровальной комнаты и никому не выдаваться…

Я почему-то задавался одним и тем же вопросом: не имеет ли Гузенко доступа к сейфу Мотинова? Решил устроить проверку. Вызвал Мотинова и приказал ему положить в сейф конверт с какими-то второстепенными материалами, а самому на следующий день уехать в Торонто».

На следующее утро Мильштейн, убедившись, что Мотинова нет, стал спрашивать Гузенко, нет ли у него второго ключа от сейфа. Шифровальщик отвечал, что ключ есть только у заместителя резидента по оперативной работе. Мильштейн делал вид, что ему позарез необходимо открыть сейф. Шифровальщик продержался почти весь день, потом вдруг пришел с ключом:

— Вот, проверьте, может быть, этот подойдет.

Ключ подошел. Мильштейн взял свой пакет и поблагодарил шифровальщика. Назавтра он рассказал Мотинову о том, что Гузенко имеет доступ к его сейфу. Заместитель резидента не очень расстроился, сказав, что шифровальщик допущен к совершенно секретной переписке. Мильштейн приказал ему сменить сейф и позаботиться о том, чтобы никто другой не имел к сейфу доступа. Мотинов приказа не выполнил.

В Москве Мильштейн, докладывая о поездке начальнику военной разведки, высказал свои опасения в отношении Гузенко:

— У меня нет конкретных данных и существенных оснований обвинять шифровальщика, есть только подозрения и догадки, но все же осмелюсь предположить, что Гузенко готовится к побегу и может нас предать.

Начальник разведки не придал его словам большого значения:

— Разве можно так безосновательно и безответственно подозревать кого-либо? Если основываться только на подозрениях, тогда всех надо отзывать из-за рубежа.

«Если бы я тогда не доложил начальнику разведки о Гузенко, — вспоминал Мильштейн, — то наверняка после побега Гузенко был бы арестован и осужден».

В августе 1944 года из Центра пришло распоряжение откомандировать Гузенко в Москву. Полковник Заботин не хотел расставаться с ценным работником и настоял на том, чтобы Гузенко остался. Он предложил перевести Гузенко на роль переводчика военного атташата. Его зарплата сначала составляла тысячу рублей (по официальному курсу — двести долларов), плюс добавка за секретность (после двух лет работы за границей десять процентов к окладу, после трех — двадцать процентов). Перед побегом он получал уже двести семьдесят пять долларов.

Игорь Гузенко говорил, что не был готов к тому изобилию продуктов и одежды, которые он увидел. И к свободному общению канадцев с иностранцами. Русским в Оттаве были рады, их охотно приглашали и к ним приходили, тем более что в посольстве щедро угощали. После одного из приемов канадский заместитель министра финансов, перебравший горячительных напитков, просто упал. Правда, развлекались только старшие дипломаты (и офицеры). На уровне Гузенко развлечений было маловато.

В 1945 году было принято решение все-таки заменить Гузенко. Ему на смену прибыл лейтенант Кулаков. Начальник ГРУ генерал-полковник Федор Федотович Кузнецов отправил в резидентуру приказ отправить Гузенко домой.

Никто не подумал, что шифровку первым прочитает сам шифровальщик…