Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Кнафт безжалостно хлестал коня по бокам, по голове, по глазам. Теряя надежду на спасение, освободил из стремени ногу и изо всей силы нанес удар по руке юноши.

Мика, потеряв опору, грохнулся оземь, вскочил и снова бросился бежать вдоль Сиваша.

Почувствовав у самого уха тяжелое дыхание коня, он закрыл глаза руками и крикнул: «Мама, маменька!» На миг ему показалось, что кусок отвалившегося солнца ожег ему мозг.

Врангелевцы нагнали и бывшего адъютанта.

— Не рубайте, я ваш, я ваш, — выпустив поводья и подняв руки, в отчаянии забормотал бывший земгусар.

— Доннерветтер, — прохрипел конногвардеец и на полном скаку металлической пикой проткнул Кнафта насквозь.

Отрезанный от эскадрона, отбивался, став спиной к Сивашу, Петр Дындик. Два раза он рвал полукруг гранатами, но врангелевцы не отступали. Налетев с разгона на колониста, моряк выхватил из его рук пику и завертел ею вокруг головы.

Несколько раз конногвардейцы порывались вперед. Один из них, сняв с плеча винтовку, прицелился, но офицер скомандовал:

— Отставить.

С пикой в руках он приближался к командиру эскадрона.

Подбадриваемые Твердохлебом, всадники бросились вперед, прорвали линию белых и устремились на помощь комэску, но, атакованные свежими силами, отхлынули назад.

Оставляя за собой стену яркой пыли, двигались рысью разделенные широкими интервалами эскадронные колонны Донецкого полка.

— Скорее, скорее, командир! — торопил Ромашку Булат. — Наши «драгуны» окружены…

Офицер конногвардейцев, завертев вокруг головы пикой, двинулся на Дындика. Захрапели кони и, злясь друг на друга, поднялись на дыбы.

— Па-аслушайте! Сдавайтесь, э, Петр Мефодьевич, — услышал моряк знакомый бас.

— Эх ты, кобель-барбос! Попробуй возьми меня! — зло крикнул Дындик, узнав офицера.

— Сдавайсь, за отвагу мы тебя, э, Джек Лондон, оставим в живых.

— Мало мы такими субчиками-гадами кормили акул! «Стенвей» чертовый! — Дындик, сорвав с головы картуз, надел бескозырку, вытащив ее из-за пояса. Рассвирепев, еще пуще завертел пикой.

За спиной офицера моряк заметил наклоненные вперед, плывшие к Сивашу небольшие зеленые знамена. С диким воплем «алла, алла» приближался поток улагаевской конницы. Казалось, вот-вот он зальет всю предперекопскую степь.

Со стороны высоты 9,3 донеслись жуткие, душераздирающие звуки неслыханной в мире сирены. Скрежет тысячи циркульных пил, катясь вдоль Сиваша, резал слух. Дындик знал, что так, лишь до крайности разъярившись, шли в атаку бывшие «черти». Сейчас с этим свистом, нагонявшим жуткий страх на врангелевцев, несся на врага весь Донецкий полк.

Ракита-Ракитянский бросил пику. Достал наган, выстрелил. Под моряком упал конь. Дындик быстро вскочил на ноги, и снова вокруг головы загудела пика, ограждая комэска от наскоков белогвардейцев. Раздался еще выстрел, и пика выпала из рук моряка.

— Взять его! — скомандовал офицер и, сделав шаг вперед, яростно прохрипел: — На свою голову научил я тебя, хамло, работать пикой. За Ракитное, флотская рвань, э, я из твоей шкуры сделаю себе седло.

— А раньше… Подлый изменник! Рыжая сука! Вонючий бабник! Пропащий водкохлест! — Дындик, истекая кровью, левой рукой выхватил из-за пояса последнюю лимонку.

Бывший грузчик фирмы «Юлий Генрих Циммерман», бывший минер царского флота, командир эскадрона Донецкого кавалерийского полка Петро Дындик, мечтавший после войны поступить в рабочий университет, услышал, как, перекрывая жуткий свист приближавшихся всадников, взорвалась степь. Потухающим взором увидел молочную полоску Сиваша и вмиг почувствовал небывалую легкость. Жизнь покидала его. Недалеко от моряка, так и не одолев его, в изорванном в клочья белогвардейском мундире распластался, истекая кровью, врангелевский ротмистр Ракита-Ракитянский.

Беляки-конногвардейцы, не выдержав натиска Донецкого полка, вновь схлынули к Турецкому валу.

«Драгуны», сняв фуражки, сжимая бока разгоряченных лошадей, обступили изуродованное тело своего любимого командира.

— Вперед, вперед, товарищи! Сейчас полк атакует. Вперед, хлопцы! — торопил красноармейцев Твердохлеб. — А ну, шаблюки до горы! Рассчитаемся за нашего моряка!

— Ребята, вперед! — Медун подхватил отчаянный зов политкома эскадрона и, вытащив из ножен клинок, дал шпоры коню.

50

По широкому тракту, бежавшему от Днепра через Перекоп и Армянский базар в глубь Крыма, спешили к высоте 9,3 навстречу боевым порядкам латышей, английской выделки, врангелевские броневики. Один за другим мчались они в метелях густой таврийской пыли. Но вот навстречу им понеслись знаменитые пулеметные тачанки и, совершив лихой разворот, встретили врага дождем бронебойных пуль.

Вслед за броневиками с треском и грохотом ползли степью неповоротливые, наглухо закрытые английские ромбовидные «виккерсы». Ни ног, ни колес, — припав брюхом к земле, они безостановочно ползли вперед.

Зашумели красноармейцы:

— Танок!

— Танк!

— Танка!

— Вот тебе танта-Антанта!

— Танька, а ну встань-ка!

«Виккерсы» приближались с лязгом, шумом и грохотом. Выстрелы заточенных в них пулеметов тонули в страшном гуле моторов и грохоте гусеничных лент.

Полк медленно, отстреливаясь, отходил к высоте 9;3.