Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Парочка еще пошепталась не по-русски, а затем патлатый господин позвал мастера к себе. Старый солдат в недоумении пожал плечами. Бросив на воз «помазки», велел мне присматривать за его добром. Потом зашагал… Вернулся он через час. Прежде всего поднес мне кусок румяного пирога. Затем с сияющим лицом спросил меня, таинственно понизив голос:

— Кавалер! Не знаешь, что значит слово «вилла»? Только не те вилы, что подбирают ими сено, а какие-то другие. И не вилы, а вилла.

— Почему вы спрашиваете? — ответил я вопросом на вопрос, а сам стал рыться в памяти. Не совсем уверенно сказал: — Кажется, это богатая дача у богатых людей.

— Вот именно, — подтвердил Березовский. — Понимаешь! Подхожу я к ихней хате, а там чугунные ворота, а на них выведено золотыми буквами: «Вилла Хрулева». Ну, Хрулева всякий здесь знает. Большой барин. Может, даже и граф! Но это не так важно. Важно, что там было. Завели, сразу посадили за стол — ешь, пей, что хотишь и сколько хотишь. Но мне же там, сам знаешь, не все можно кушать. У таких людей не грех и рюмку отведать. Патлатый — по всему видать, он там гость — все до меня: «Где учился рисовать? Сколько, давно ли этим занимаешься?» Отвечаю: «Я не рисую, а малюю». Они тут переглянулись с мадам, а она начала меня расспрашивать про семью, про детей. Как услышала за мою Розочку — в слезы. Чувствительная! Начала доставать из своего кошелечка носовичок. И тут вытянула целую четвертную. И что ты думаешь? Подарила ее мне. Говорит — для Розы. А патлатый тут сказал: «Это Розе на билет. Везите ее в Алулку, в Крым, значит, там меня все знают. Спросите художника Ивана Ивановича. И прямо до меня. Мы там вашу Розочку подлечим!»

Березовский от необычного волнения, от нахлынувших на него радостных чувств раскраснелся, вспотел. Рукавом пиджака начал стирать пот со лба, с лица.

— Будем собираться. Сейчас, понимаешь, не до ковриков. — Стекольщик спрятал в красный узелок скомканный в запотевшей ладони кредитный билет.

Всю дорогу от Новых Манжар до Кобзарей Березовский напевал:

Скатка давит, чебот трёть,Солдат песенки поеть…

А после каждого куплета, поворачиваясь ко мне корпусом, бодрым, ликующим голосом спрашивал:

— Так что ты скажешь после этого, Никодимчик? Есть у нас бог или нет?

Полуслепая Мальва, весело помахивая хвостом, легко тащила нашу повозку, из-под скрипучих колес которой рвалось густое облако пыли. Вот и наше село. Вот и заметное крыльцо почты. На нем в своем неизменном белом кителе высокий, как телеграфный столб, маячил тощий почтмейстер Стокоз — старший брат пекаря. Заметив нашу колымагу, он высоко поднял руку.

— Господин Березовский, поторапливайся! — крикнул он.

Человека настолько поразило необычное обращение, что он, сравнявшись с почтой, весь съежился. Затаив дыхание, спросил:

— А что такое, господин почтмейстер?

— Езжай, езжай! — послышалось в ответ.

Но Березовский не стал подхлестывать Мальву. Хорошее или плохое, если оно уже там где-то ждет, никуда не денется. Зачем же спешить? Как поступают самые азартнейшие игроки? Они не торопясь, миллиметр за миллиметром вытягивают из туго зажатой в руке взятки последнюю, решающую карту… Точно так поступал и Березовский.

Вот уж показалась и вывеска с румяным кренделем. Но на крыльце не маячила красная феска влюбленного турка. Мы поравнялись с пекарней. В воротах нашего двора показалась голова процессии. На черных носилках, одетую в белоснежный саван, несли уже неживую «Джиоконду». Так, без гроба, ее понесут от Кобзарей до переезда железной дороги, а там дальше, от переезда до города, все двенадцать верст, где ее без гроба и похоронят. Таков закон!

Мальва резко остановилась. Остановилась сама, без принуждения. Березовский побледнел. Из его рук выпал кнут. Человек замер. При виде его пуще заголосила жена, громче заплакали дети.

Передав Глуховскому-шорнику ручку носилок, к нашей повозке, со всеми боевыми наградами на груди, поспешил охотник Алексей Мартынович. Протянул Березовскому руку.

— Я тут вместо, тебя распоряжался. Держись, друг. Все мы в руках божиих.

Березовский, полуживой, встал с воза. Зашатался. Ухватился за оглоблю. Постоял с минуту, устремив полубезумный взгляд в небо, туда, где, по его понятиям, пребывал бог… Затем достал из кармана красный узелок. Не взглянув на него, бросил под ноги Мальве.

— Бог! Какой ты бог? — Вслед за узелком полетел и серебряный «Георгий». — Одна вам цена — что богу, что царю… — прохрипел старик.

Но кто стал бы тогда, в те трагические минуты, укорять красильщика в безрассудстве?

Алексей Мартынович, положив руку на плечо друга, увел его вслед за процессией. Я подобрал узелок, подобрал и крест.

Такова грустная история бравого русского солдата, труженика испокон веку Айзик-Бера Березовского, раскрывшего предо мной изумительный мир красок и сказочный мир цветов, человека, с помощью которого я познавал природу, то есть познавал жизнь.

ШЛИ ГОДЫ