Концепции современного востоковедения

В Средние века доктрина Августина, основателя философии истории, долго оставалась непререкаемым авторитетом. Новое время и, особенно, век Просвещения наносят жестокий удар по догматической стороне христианской философии, но работы Августина Блаженного продолжают служить источником дальнейшего развития исторической мысли. Одна из наиболее известных и неоднозначных трактовок принадлежит Джамбаттисте Вико – отнюдь не просветителю, а, скорее, одному из последних представителей эпохи Возрождения, ревностному защитнику католической церкви, хулителю ведьм, с подозрением смотревшему и в сторону поэтов. В труде 1725 г. «Основание новой науки об общей природе наций» разрабатывается учение, где идея многообразия культур сочетается, с одной стороны, с циклической моделью развития, а с другой – с концепцией Промысла и сверхисторических универсалий. «Глас Провидения», по мнению Вико, звучит всегда и по существу своему неизменен. Он указывает на идеалы справедливости, добра и правды, которые «Божественный проект» как бы предлагает человечеству, но которые могут по-разному реализовываться или не реализовываться в нашей истории. Они пребывают в пространстве возможности, которую человечество осваивает, проходя путь от дикости к утонченной, но чреватой падением в бездну порока цивилизации. Каждый из моментов становления отдельной культуры недостаточен сам по себе, но и самоценен, рождая неповторимые и не снимаемые последующими этапами художественные образы. Подобный Образ мира подразумевает не жесткую последовательность истории и не всемирную связь событий, но наличие внеисторической схематичности, которая позволяет раскрыться богатству исторического содержания, сколь бы драматичные формы это раскрытие не принимало.

Совершенно особое место среди Образов мира в историческом знании занимает философия истории Гегеля. Если такие просветители, как Вольтер и Гердер, говорили о возрастании «естественного света» истины (lumen naturale) или «гуманности» в истории, то Гегель утверждал, что «единственною мыслью, которую привносит с собой [в историю] философия, является та простая мысль разума, что разум господствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершался разумно»197

.

Понимание мира как Теофании Бога, т. е. материального боговоплощения, позволяет Гегелю видеть сквозь многообразный и противоречивый лик универсума единый диалектически становящийся организм, в котором наличие «неисторического» только подчеркивает движение «исторических» частей. Эта идея закономерно оборачивается эсхатологическим представлением о скорейшем достижении сознания свободы и воплощения его в европейском (прежде всего германском) мире.

Подобный «финализм» оказывается свойствен всем крупным философам XIX–XX столетий, исповедовавшим идею единства и целесообразности исторического процесса. Быть может, наиболее ярко она проявилась в марксизме, видевшем в общественном противоречии неодолимую силу, которая выносит на авансцену истории пролетариат – первый класс, который способен построить справедливое, бесклассовое, а значит, «отменяющее историю» общество. Показательно, что и принадлежавший к числу критиков марксизма Френсис Фукуяма, чья статья «Конец истории?», вышедшая в 1989 г., произвела эффект разорвавшейся бомбы, поставил уже знакомый нам вопрос о двух типах обществ, названных автором «историческими» и «пост-историческими». Только, в отличие от Гегеля, отныне отрицательной оценкой отмечены «исторические» цивилизации, для существования которых необходим конфликт – этнический ли, религиозный или идеологический. Ослабление крупных «исторических» (т. е. конфликтующих) государств превращает их в «аутсайдеров» мировой реальности, выбрасывая за границы постисторической (глобальной) эйкумены.

Как известно, в 1990-х гг. Фукуяма серьезно «уточнил» свою концепцию. Он начал рассматривать социальные проблемы западного общества («Великий разрыв») и стал видеть стимул к ускорению социальной эволюции в накоплении «социального капитала». Однако это не спасает его от обвинений в приписывании данностей и ценностей либерального общества (постиндустриального и «постисторического») всему миру и от оценки различных сообществ с точки зрения соответствия/несоответствия неким априорным требованиям. Полемика вокруг «исторического финализма» Фукуямы показывает уязвимые места «Всеобщей истории» и связанного с ней Образа мира: в основании полемики лежат исключительно европейские идеи и реалии, согласно которым для демонстрации собственной истинности «Всеобщей истории» нужно ее наглядное, скорое и верифицируемое завершение.

5. ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИСКРЕТНОСТЬ