Концерт для скрипки со смертью

– Я и не спала. Как, по-твоему, я могла заснуть, не зная, где ты и что с тобой? Какое мне дело, сколько было времени, ты должен был позвонить!

– Извини. Я просто не хотел тебя беспокоить. В другой раз буду знать, – сказал Слайдер несчастным голосом.

– Ты эгоистичный мерзавец, понимаешь ты это? С тобой могло случиться все что угодно при твоей работе. Я только могу сидеть дома и переживать, увижу ли тебя еще когда-нибудь, если какой-нибудь псих полезет на тебя с ножом...

– Они бы связались с тобой, если б со мной что-нибудь случилось.

– Не шути об этом, мерзавец! – Он ничего не ответил, Через мгновение она заговорила более пониженным тоном. – Я знаю, что это было – ты и этот чертов Атертон, вы напились оба, так ведь?

– Да мы только выпили пару «скотчей»... – Он старался, чтобы облегчение не было слышно в его голосе, когда угроза отступила и подозрения направились по ложному пути. Пусть себе думает, что так и было!

– Не рассказывай мне сказки! Терпеть не могу этого человека – он всегда пытается настроить тебя против меня. Я знаю, каковы вы оба, когда вы вместе – рассказываете грязные историйки и хихикаете, как маленькие глупые мальчишки. Ты даже не соображаешь, как он тянет тебя назад. Если б не он, тебя давно бы повысили.

– О, хватит тебе, дорогая...

– Не называй меня «дорогая»! – оборвала она, но он слышал по ее голосу, что пик гнева уже позади. Новые, обостренные жалобы сменились привычной старой песней. – Ты бы уже был старшим инспектором – это все понимают. Твой распрекрасный проклятый Атертон тоже это понимает. Он ревнует – вот почему он старается тянуть тебя назад.

Слайдер проигнорировал это. Он придал своему голосу наибольшую убедительность и рассудительность.

– Послушай, дорогая, мне очень жаль, что тебе пришлось волноваться, и я обещаю позвонить, если такое случится опять. Но сейчас мне надо заканчивать – у меня сегодня еще до черта дел.

– Ты что, не приедешь домой переодеться?

– Придется работать так, как есть. Рубашка еще не очень несвежая, а побреюсь я в участке.

Бытовые детали, казалось, успокоили ее.

– Полагаю, бесполезно спрашивать, когда ты явишься домой сегодня?

– Постараюсь не слишком поздно, но обещать не могу. Ты же знаешь, как это бывает.

– Да, я знаю, как это бывает, – иронически ответила она, но все же приняла его ответ. Она приняла его ответ! Лодка опять вышла из опасного крена. Он дал отбой и обнаружил, что весь вспотел, несмотря на холодный январский воздух.

Его чуть не стошнило. Так вот как это выглядит. Он подумал о том, что наверняка есть тысячи мужчин, для которых такое вранье и маскировка являются частью их обычной, повседневной жизни, и удивился, как они могут привыкнуть к этому. А сейчас он просто уподобился им, разве не так? И хорошо справился. Врал, как знаток этого дела, и ведь выкрутился, и ведь почувствовал облегчение, когда она проглотила его вранье. Отвращение к самому себе достигло предела. Может, все мужчины рождаются с этой способностью, подумал он. Ладно, теперь он знал то же, что знали они.

Пик отвращения миновал. Он прислушался и расслышал где-то плеск воды, и подумал о Джоанне, и сразу начисто пропало огорчение от телефонных разговоров, не оставив после себя никаких следов. Он подумал о том, как они занимались любовью, и по коже пробежал жар. Мы можем провести весь день вместе, если она сегодня не работает. О, молю тебя, Боже, чтобы она не работала! Целый день с ней!..

Это – оборотная сторона медали, верно? Какое же полное дерьмо мы все, подумал он, но эта мысль не содержала настоящего осуждения. О, Боже, молю тебя, пусть она не работает сегодня! И пусть у нее найдется бритва в ванной с хотя бы мало-мальски приличным лезвием. Он встал и двинулся в направлении плеска.

* * *

Человек из «Сотби», Эндрю Уотсон, кроме того, что был высок, тонок, имел светлые волосы и был отлично одет, обладал еще и той безошибочно определяемой красотой высших классов общества, которая брала корни в поколениях, выросших на базе протеиновой диеты и современной санитарии. Облик его создавал впечатление обладания и молодостью и мудростью в равных, несовместимых для обычных людей пропорциях. На самом деле он не мог быть молод настолько, насколько выглядел, и при этом быть руководителем такого ранга, каким он был. Детство, проведенное в Уейбридже и его общешкольное образование давили на Атертона. В сравнении с Уотсоном он ощущал себя гигантским и неуклюжим, как бегемот. Ему казалось, что его передвижения по комнате опасны, как будто он мог раздавить Уотсона под ногой как бабочку. А лосьон после бритья, которым пользовался Уотсон, имел настолько неуловимый аромат, что поначалу Атертон отнес его на счет своего воображения.