Контуженый

Спасибо, Днестр. Спасибо, что спас. Спасибо, что выжил. «Трехсотый» – это поправимо.

Через две недели мы встречаем Днестра, как родного. Он хромает, но держится бодро.

Я жму ему руку и хлопаю по плечу:

– С возвращением. Мы без Днестра, как Россия без Волги.

А Урал подкалывает:

– Днестр, ты мог комиссоваться и свалить домой.

Днестр знает, что ответить:

– Тебе хорошо, Урал всегда был Россией, а русский Днестр надо возвращать.

– Днепр частично вернули и Днестр вернем, – обещаю я.

– Вот я и пойду домой напрямки вместе армией, – заверяет Днестр.

– Наконец-то хавчик будет, как мамка дома, – радуется Шмель.

За ужином, который на радость всем приготовил Днестр, Шмель спрашивает:

– Днестр, расскажи про страховку. Сколько тебе за ранение отслюнявили?

– Начислили чего-то. Да к чему мне тут деньги. Как добьем нациков всё разом получу.

– А как в тылу? Прилетает?

– Понагнали им натовских дальнобойных, – сетует Днестр. – Бьют, куда достанут. Надо за Днепр нациков гнать, чтоб не прилетало.

– А там и за Буг.

– Много домов порушено. Если стены целы, то без окон. Но люди не унывают, восстанавливают. После еды-воды первый товар пленка для окон.

Шмель подхватывает тему:

– Представляю, сколько бабла можно на стеклах поднять.

С нами Русик. Он бубнит под нос:

– А на пластиковых окнах – озолотиться.

– Окна сложно, их на заводе делать надо. А стекла: купил, привез, продал – и в шоколаде! Днестр, я тебе советую деньги за ранение в стекла вложить.

– Да ну вас, – отмахивается Днестр. – Махинаторы.

– Мы «музыканты». А вот у Русика батя буржуй. Наш квадрик сбили, так он новый пригнал. Лучше.

– Почему буржуй, – обижается Русик. – Отец бизнесмен. В Луганске у него завод по пластиковым окнам.

– Вот почему ты про окна болтаешь. Слушай, Русик, а чего тебя папаша от мобилизации не отмазал?

– Потому что не буржуй, а бизнесмен. Как после победы людям в глаза смотреть?

– А себя, значит, он отмазал.

– Мой отец старше возраста мобилизации.

– Батя уже старый. Так тебя беречь надо, наследничка.

Шмель усмехается, Русик оправдывается. Шмель так действует не со зла, просто характер колючий. А Русика он по-настоящему сберег, когда рисковал жизнью вместо него...

На этом рассказ Чеха «Первый трехсотый» заканчивается. Детали воспоминаний порождают подозрение. Наш Русик лучше всех разбирается в GPS-координатах и прочих хитростях определения местоположения. Он растолковал нам, как это делается.

Я закрываю лицо ладонями. Эпизод с первым «трехсотым», когда трагедии удалось избежать, уплывает в прошлое. А перед глазами вновь роковая ночь, когда все погибли.

Не все. Выжил я, и выжил Русик. Где был он во время взрыва? Как получил ранение? И главное – кто передал врагу координаты?

Мысли закручиваются спиралью. На периферии мелькают образы погибших друзей, а в центре я вижу Русика. Кто, если не он? Русик больше других подходит на роль предателя.

Глава 33

Опускаю руки, открываю глаза и возвращаюсь к реальности. Вновь смотрю на фотокарточку, найденную в почтовом ящике. Трое друзей, сбежавших от мирных проблем на жестокую войну. Выжил только один. И девушка за кадром, сделавшая снимок. Она исчезла, но готова вернуться.

Переворачиваю фотокарточку, чтобы в сотый раз прочесть ее слова. «Сегодня вечером в нашем месте. З»

Вечер – это когда? В шесть? Или в семь-восемь? Когда стемнеет, решаю я.

С первыми сумерками иду к паровозу «Победа». Жать лучше там. Но ждать не приходится. В окне старого паровоза замечаю силуэт, который тут же исчезает.

Злата меня ждет! Она хочет встретиться в том же месте, где мы расстались. Пусть при ужасных обстоятельствах. Но были и светлые моменты нашей дружбы. Мы оба не ангелы, а обычные люди. Понять и простить друг друга – это ли не повод для встречи.

С каждым шагом волнение нарастает. Даже не знаю, что я скажу ей. Вопросы, конечно, имеются, самые простые – где ты была и почему скрывалась? Что Злата ответит? Или она спросит первой – почему ты есть, а их больше нет?

Дверь в будку машиниста не заперта. Захожу. Телефоном не подсвечиваю, раз она так решила. В глаза мы посмотрим потом, когда поговорим в темноте. Так будет легче обоим.

Ступаю внутрь и зову:

– Злата.

И тут же получаю удар по голове. Боль кровавым вулканом вспыхивает в мозгу, и я проваливаюсь в страх.

…В тумане памяти опять последняя ночь на линии фронта. Темное небо, тишина. Я выхожу из хаты, иду за дерево и уже знаю, что сейчас произойдет. Будет взрыв, и все погибнут. Все, кроме меня. Надо кричать, звать друзей, чтобы успели спрятаться. На этот раз я смогу их спасти!

Я раскрываю рот и пытаюсь кричать, но голос не слушается меня. Пробую бежать, чтобы растолкать спящих, но тело отказывается подчиняться. Делаю отчаянное усилие – и остаюсь на месте. Яркая вспышка, жаркая волна и мертвая темнота. Грудь сдавливает безнадежным отчаянием – я опять никого не спас, друзья опять погибли.

А я выжил. Мне больно, я без сознания, но живой. Я знаю, что очнусь в больнице с контуженной головой, увижу окно с целыми стеклами и солнечный свет...

Слипшиеся веки расходятся. Нет. Здесь темно. Это паровозная будка!