Читаем Конвейер полностью

Вскоре открылись центральные ворота, точнее, их для нас распахнул дневальный по КПП, кепка держалась на его бритом затылке каким-то неведомым образом. Первое, что я увидел, – глазки как у крота и странную улыбку, так, наверное, улыбаются в тюрьме, когда встречают прибывших по этапу осужденных. Сережа Котков учился тогда еще на первом курсе, но был уже старослужащим – человеком, многое познавшим и пережившим за последний год. Радость от встречи с нами искрилась на его круглом лице. Он был счастлив, что теперь мы стали частью его мира. Свое приветствие нам он, может, даже репетировал во время патруля или суточных дежурств. Он сказал банальное – «Добро пожаловать в ад!», чем только позабавил нас, но, очевидно, сам получил непередаваемое удовлетворение. Такое же удовлетворение наверняка посетило Сережу, когда через много лет он, став состоятельным бизнесменом, успел выехать на Кипр, избегая ареста по уголовному делу о крупнейшем нелегальном интернет-букмекере в Европе.

Ареал нашего обитания представлял собой огороженную бетонным забором территорию из трех основных частей: трехэтажной казармы и малого плаца; недостроенной столовой и пары обветшалых старых зданий барачного типа; «новой» территории с двухэтажным отремонтированным учебным корпусом и большим плацом перед ним. Эти три части объединялись разбитыми асфальтовыми дорожками, также на территории было КПП, возле него чепок, неработающий банно-прачечный блок, заброшенный дом офицеров и медицинская часть. К медчасти со стороны «свободы» прилегал барак богом забытого подразделения стройбата, в нем постоянно проживала стайка диких солдат, которые всего несколько раз вступали в контакт с нашим племенем.

В первые дни территория института показалась нам довольно большой. Совсем скоро, через месяц-два, она приобрела размеры цирковой арены, где мы были и зрителями, и непосредственными участниками представления. Постановщиками стали командиры и начальники самых разных мастей и калибров, удовлетворяющие таким образом желание показать лояльность вышестоящим руководителям и одновременно продемонстрировать нашу никчемность, унизить, втоптать в грязь, заставить поверить в ошибочность самого факта нашего появления на свет. Уродливые амбиции некогда неплохих людей составляли тогда идеологическую основу воспитания или, точнее, подготовки курсантов – будущих офицеров. Унижение и боль, боль и унижение – вот два основных педагогических средства воздействия на нас в те годы.

Спустя много лет я узнал, что в том месте, где располагалось наше подразделение, в годы Великой Отечественной войны находился концентрационный лагерь для советских военнопленных, а после войны – для бывших солдат вермахта и их союзников. Местечко, как говорится, было что надо, и улыбка дневального Сережи и его приветствие в первый день воспринимаются теперь немного иначе.

Специально обученный человек (я уже не вспомню, кто именно) проводил наш маленький отряд отличников в казарму. Большое крыльцо с навесом, крутыми ступеньками и боковыми кирпичными стенками вместо перил оформляло вход в эту поистине сказочную «пещеру». Под ногами, на потолке, на стенах – все на удивление стерильно. При этом это не был новый интерьер, а напротив – обычные совдеповские декорации официального государственного здания. Чуть позже нам станет известен секрет этой отвратительной чистоты.

На первом этаже располагались административные помещения. Отдельно стоит отметить, что именно здесь находились единственные в нашей альма-матер душевые со стабильно ледяной водой, да и те были недоступны нам все эти два года, потому что предназначались, по мнению начальства, для людей.

Наш второй этаж представлял собой длинный коридор метров 35—40 (взлетку), по сторонам которого, как камеры от продола, расходились кубрики для 5, чаще 6 человек. Оба конца коридора заканчивались окнами. В торце взлетки была гладилка на четыре доски, туалет с умывальником, а напротив входа с лестницы на этаж – пост дневального, где на стене красовался деревянный, как мозги заместителя начальника нашего курса, герб отечества, а рядом стояла тумбочка с телефоном внутренней связи, бесконечным запасом пасты ГОИ и хлястиком от шинели для полировки кранов на писсуарах и пряжек на ремнях. Там же располагались кабинет начальника курса, каптерка, ленинская комната и канцелярия – обитель зла и одновременно кабинет Пэйна.

Размещение происходило предварительно, поэтому нам выделили пару кубриков у лестницы. Сложив у прикроватных тумбочек свой скромный багаж, мы вышли на улицу. Было очень тихо, по-утреннему свежо и солнечно, дул легкий ветерок, и складывалось впечатление спокойствия, умиротворения и даже, наверное, счастья. Новая жизнь лежала у наших ног…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное