Конвектор Тойнби

— Глянь, — перешептывались братья. — Чтоб я сдох! Ничего себе!

Затаив дыхание, они теперь заглядывали в пыльные бойницы стариковских глаз и видели огромный, огнедышащий паровоз, который уносил их сквозь бронзово-зеленый осенний мир, проносящийся мимо, будто поток машин перед подернутыми паутиной окнами старого дома. Когда они заговорили дедулиными устами, голос получился глуховатый, как у ржавого церковного колокола. Между тем в волосатые уши назойливыми радиопомехами врывались голоса летящего мира.

— Ну ладно, — смирился Том, — лучше уж так, чем вовсе без тела.

— Голова кружится, — сказал Джон. — Не могу привыкнуть к бифокальным стеклам. Дедуля, сними очки, сделай одолжение.

— Блажь!

Поезд загрохотал по мосту.

— Надо поглядеть, что там делается, — решил Том.

У Дедули начали подрагивать руки-ноги.

— Не дергайся, малец!

Дедуля крепко зажмурился.

— Открой ставни, Дедуля! Поглядеть охота!

Глазные яблоки вращались под веками.

— Вон девчонка красивая, вся из себя ладненькая! Не теряйся!

Дедуля зажмурился еще крепче.

— На всем свете другой такой не сыщешь!

Не удержавшись, Дедуля приоткрыл один глаз.

— Наконец-то! — сказали все хором. — Есть на что посмотреть, верно, Дедуля?

— Блажь!

Девушка раскачивалась из стороны в сторону, наклонялась вперед и откидывалась назад в такт движению поезда, — хорошенькая, как игрушка, которую можно выиграть на ярмарке, посшибав молочные бутылки.

— Эка невидаль! — Дедуля захлопнул свои окна.

— Сезам, откройся!

В тот же миг его зрачки были повернуты в нужную сторону.

— Не сметь! — закричал Дедуля. — Меня Бабушка прибьет!

— Да она не узнает!

Девушка обернулась, будто ее окликнули. Потом стала клониться назад, готовая упасть на всех и каждого разом.

— Одумайтесь! — вопил Дедуля. — Ведь с нами Сеси! Она невинна, да к тому же…

— Невинна! — Чердак содрогнулся от хохота.

— Дед, — тихо промолвила Сеси, — после всех моих ночных приключений, после всех странствий, не так уж я и…

— Невинна, — подхватили братья.

— Я бы попросил! — запротестовал Дедуля.

— Нет, это я бы тебя попросила, — шепотом продолжала Сеси. — Мне тысячу раз доводилось летними ночами прошивать насквозь окна спальни. Я блаженствовала на хрустких снежных простынях, подложив под голову сугробы, купалась голышом в августовский полдень, а потом лежала на берегу, где меня разглядывали птицы…

— Не желаю… — Дедуля заткнул уши, — …этого слушать!

— А придется. — Ее голос летел над прохладными лугами, припоминая. — Я опускалась на теплое, летнее девичье лицо и смотрела на какого-то парня, и в тот же миг вселялась в этого парня, чтобы обжигать горячим дыханием и не сводить глаз с вечно летней девушки. В брачную пору вселялась я и в мышей, и в трепетных неразлучников, и в нежных голубков. Пряталась в бабочках, соединившихся на цветке клевера…

— Кошмар! — содрогнулся Дедуля.

— Я мчалась в санях декабрьской ночью: падал снег, из розовых лошадиных ноздрей валил пар, а я куталась в меха вместе с шестерыми седоками, шарила под теплой полстью, что-то искала и находила, а потом…

— Хватит! Сил моих нет! — вскричал Дедуля.

— Браво! — вскричали двоюродные. — Бис!

— …а потом я проникла в сказочный замок из плоти и крови — в прекраснейшую женщину!..

Дедуля остолбенел.

Как будто на него опустилась снежная пелена, заставившая молчать. Он явственно ощутил: у лица качаются цветы, на ухо шепчет легкий июльский ветерок, тело согревается теплой волной, на тщедушном стариковском торсе набухает грудь, а внизу живота расцветает огненный бутон. Сеси говорила, а его губы делались мягкими и сочными, еще чуть-чуть — и с этих губ сорвалась бы неудержимая лавина стихов; жилистые, словно изъеденные ржавчиной пальцы опустились на колени, стали наливаться сливками, молоком, талым яблочным снегом. Опустив глаза, он в ужасе стиснул кулаки, чтобы окончательно не обабиться!

— Не хочу! Верни мои руки! Прополощи мне рот!

— Хватить трепаться. — Это заговорил внутренний голос — Филип.

— Только время теряем, — подхватил Том.

— Надо бы познакомиться с той девчонкой, что сидит через проход, — сказал Джон. — Все согласны?

— Все! — пропел в одно горло вокальный квартет. Дедуля подскочил — его словно дернули за невидимые веревочки.

— Возражений нет?

— Есть! — вскричал Дедуля.

Он надавил себе на веки, надавил на темя, надавил на ребра. Чудовищное ложе, потеснившее все его нутро, обрушилось, увлекая за собой перепуганных узников.

— Вот вам!

Братья рикошетом запрыгали в потемках.

— На помощь! Сеси! Тут темно — хоть глаз выколи! Посвети, Сеси!

— Я здесь, — отозвалась Сеси.

До старика что-то дотронулось: ущипнуло, пощекотало, почесало за ухом, пробежало по спине. У него дрогнули колени, скрипнули лодыжки. В горло набились перья, в носу защипало от гари.

— Уилл, левая нога, шевелись! Том, правая нога, оп-па! Филип, правая рука! Джон, левая! Резко! А я подхвачу цыплячье туловище. Готовы? Дружно!

— Раз-два!

— Взяли! Живо!

Дедуля побежал.

Только не через проход, а вдоль вагона — охая и сверкая глазами.

— Стой! — грянул античный хор. — Девчонка не там! Эй, кто-нибудь, поставьте ему подножку! Ноги-то у кого? У тебя, Уилл? У Тома?