Конвектор Тойнби

— В год, когда скука уже хлынет через край и закапает из ушей, когда город забудет про нынешнее пришествие и исход, ты проснешься утром и не захочешь подниматься с постели, не захочешь даже пошевелить ушами или поморгать, потому что все до смерти надоело… Вот в такое утро, Чарли, просто поднимись на захламленный чердак, вытащи оттуда мумию, подбрось ее на кукурузное поле и смотри, как будут неистовствовать совсем другие толпы. С того момента и с того дня для тебя, для города, для всех горожан настанет совсем другая жизнь. А теперь, парень, ступай — тащи, прячь!

— Жалко, что такой вечер кончился, — еле слышно сказал Чарли. — Может, покатаемся еще вокруг квартала, выпьем по паре стаканчиков лимонада у вас на веранде? И этого с собой захватим.

— Выпить лимонаду — это хорошо. — Полковник Стоунстил вдавил педаль в пол. Машина взревела и ожила. — За блудного фараонова сына!

Поздним вечером в День труда оба снова устроились на веранде в доме полковника; каждый, подставив лицо ветерку, прихлебывал лимонад, от которого во рту оставались крошки льда, и смаковал вкус невероятных событий.

— Ух, — сказал Чарли, — скорей бы увидеть заголовки в завтрашнем «Кларионе»: БЕСЦЕННАЯ МУМИЯ ПОХИЩЕНА, РАМЗЕС-ТОТ ИСЧЕЗ. УТРАЧЕНА ВЕЛИКАЯ НАХОДКА. ПРЕДЛАГАЕТСЯ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ. ШЕРИФ ТЕРЯЕТСЯ В ДОГАДКАХ. ВОЗМОЖЕН ШАНТАЖ.

— Продолжай, парень. Складно у тебя выходит.

— От вас научился, полковник. Теперь ваша очередь.

— Что ты хочешь от меня услышать, парень?

— Про мумию. Что это такое? Из чего сделано? Откуда взялось? И вообще, как это понимать?

— Но, мальчик мой, ты же стоял рядом, помогал, видел…

Чарльз пристально поглядел на старика.

— Нет. — Глубокий вздох. — Расскажите своими словами, полковник.

Старик встал со своего места и остановился в полумраке меж двух кресел-качалок. Протянув руку, погладил прислоненный к дверному косяку древний шедевр домашнего изготовления — ни дать, ни взять, отборный табак и высушенный нильский ил.

В небе умирал последний праздничный фейерверк. Его отсветы гасли в лазуритовых глазах мумии, которая, как и мальчик, выжидательно смотрела на полковника.

— Хочешь знать, кем раньше был наш знакомец?

Полковник наскреб у себя в легких пригоршню праха и мягко выдохнул ее в осенний воздух.

— Он был всем, никем и кем-то. — Мгновение тишины. — Был тобой. И мной.

— Дальше, — прошептал Чарли.

«Дальше», — говорили глаза мумии.

— Это всего-навсего, — негромко продолжал полковник, — пачка старых журналов, что копятся на чердаке, прежде чем полыхнуть языками забытых истин. Это — связка папируса, оставленная на осеннем поле задолго до Исхода, это картонное перекати-поле, отнятое ветром у времени и гонимое то вослед ушедшим сумеркам, то навстречу грядущему рассвету… Может, это обрывки никотиново-дурманных видений, что развеваются на флагштоке, суля каждому все на свете и еще кое-что впридачу… Это карта Сиама и верховьев Голубого Нила, это дьявольски пыльный жар пустыни, конфетти оброненных билетов, пожелтевшие и припорошенные песком дорожные атласы, дальняя поездка, которой не будет, и отчаянная вылазка, которая начинается во сне. А тело?.. М-м-м… оно… из увядших букетов многочисленных свадеб, из тягостных давних похорон, из телеграфных лент, что опоясали землю после отгремевшего марша, из старых расписаний ночных поездов для недремлющего фараона. Сгодились и письменные обязательства, обесцененные акции, мятые расписки. Даже цирковые афиши — видишь? Вот здесь, где грудная клетка. Плакаты, сорванные со стен в деревне Северный Шторм, что в штате Огайо, и переправленные на юг, поближе к Гармонии, штат Техас, или на Землю Обетованную, где царствует Калиф Орния! Протоколы о намерениях, объявления о помолвках и крещениях… все, что возникло из нужды и надежды, первая монетка в кармане, доллар в рамочке над стойкой бара. Обои, прожженные испепеляющими взорами, а на них надпись, вытравленная глазами мальчиков и девочек, старых неудачников и придавленных годами женщин: «Завтра! Да! Быть посему! Завтра!» Здесь все, что умирало много ночей подряд и снова возрождалось, здесь хвала человеческому духу, а кое-где редкие новые рассветы. Бессловесные и самые причудливые тени, какие только ты можешь вообразить, а я — мысленно нарисовать тушью в три часа ночи. Все перемолото до неузнаваемости, а потом слеплено нашими собственными руками у нас же на глазах. Вот это он и есть — старый правитель, фараон Седьмой Династии Священного Праха Собственной Персоной.

— Ничего себе! — вырвалось у Чарли.

Полковник опустился в кресло и опять стал раскачиваться, прикрыв глаза и улыбаясь.

— Полковник, — Чарли бросил взгляд в будущее, — а вдруг мне в старости вовсе и не потребуется никакая мумия?

— Это как?

— Ну, если у меня в жизни будет полно всякой всячины: некогда будет скучать, найдется интересное дело, которым я и займусь, каждый день будет прожит с толком, каждый вечер — с приключениями, по ночам буду крепко спать, по утрам — просыпаться с радостью, буду много смеяться и к старости приду на всех парусах, что тогда, полковник?