Координатор

— Только не говорите, что вы носите один из его купальников…

— Разумеется, ношу. Правда, мне редко представляется возможность его надеть.

— Вы должны быть щедрее к нам, недостойным мужчинам. Кофе «Кирш» вам подойдет?

— Кажется, я никогда его не пробовала. — Она пригубила из чашки и кивнула. — Что ж, неплохо. Вы на редкость гостеприимны.

— К вашим услугам. Скажите, вы датчанка или шведка?

— Я должна вас разочаровать, мистер Ист. Я родилась в Дрездене.

— Никогда бы не подумал.

— Я не единственный человек, которому это удалось, уверяю вас.

— Я имею в виду ваш английский. Вы прекрасно говорите.

— В этом нет ничего удивительного. Кроме того, я говорю на всех скандинавских языках, а также на французском, итальянском, русском и венгерском, не говоря уже о своем родном немецком, причем делаю это с равной легкостью. Начиная с четырех лет.

— Как Фрэнсис Галтон?

— Надеюсь, что лучше, чем Фрэнсис Галтон. В детстве его успехи были действительно впечатляющими, однако свой главный труд о способностях разума он написал, когда ему было уже за сорок. Моя же работа почти уже закончена, хотя мне всего тридцать два.

На ее лице не было заметно ни капли юмора. Уайлд спросил себя, смеялась ли она вообще хоть раз в своей жизни. Единственное, чем она его одарила, — это легкой улыбкой, как снисходительная мать, беседующая со слаборазвитым ребенком.

— Обычно таких людей, как я, называют гениями.

— Звучит просто ужасно. И давно вы это поняли?

— Вы думаете, что я… как это говорят по-английски? Что я приукрашиваю? Между тем я использую слово «гений» просто для сравнения, поскольку оно соответствует моему коэффициенту интеллектуального развития, который составляет сто восемьдесят три балла. А сколько у вас?

Уайлд кивнул стюарду:

— Я думаю, нам надо пропустить еще по стаканчику. Честно говоря, я понятия не имею, какой у меня коэффициент интеллекта, миссис Морган-Браун. Думаю, он оставляет примерно половину от вашего. Пусть будет, скажем, семьдесят пять.

— Это означает, что вы умственно отсталый.

— Ах, так вот, значит, в чем проблема? А я всю жизнь не мог понять, что со мной не так. Но если уж мы начали обсуждать столь интимные проблемы, может быть, пора покончить с «мистером» и «миссис»?

— Меня зовут Ингер.

— Майкл.

— Иудейское имя, означающее «тот, кто любит Бога». Для друга Вальтера это звучит весьма парадоксально. Ну что ж, Майкл, чем бы вы хотели заняться в этот вечер?

— Я как раз рассчитывал, что вы меня об этом спросите, — сказал Уайлд. — Но здесь очень уж многолюдно, а на верхней палубе, пожалуй, слишком холодно. В каюте у меня есть бутылочка отличного вина.

— Салон скоро опустеет. Вы играете в шахматы?

— Это моя любимая игра.

— Прекрасный способ провести время. У меня в сумочке лежит карманный набор. Мы можем сесть вон за тем столиком. Там будет спокойно.

Они пересели, и Уайлд перенес напитки. Ингер поставила на столик маленькую доску:

— Хотите играть белыми?

— Лучше вы.

— Хорошо, вы можете играть за белых во второй партии.

Она уперлась локтями в колени, наклонилась, сосредоточенно глядя на доску, и на лбу у нее появилась легкая морщинка. Она пошла пешкой от короля. Уайлд предложил сицилийскую защиту и вскоре обнаружил, что против него развернули дебют Эозина. Через пятнадцать ходов, потеряв королевскую пешку и поставив под удар одновременно короля, ферзя и слона, он сдался. На протяжении часа, пока длилась игра, Ингер сидела неподвижно, наклонившись вперед, уперев локти в колени и приподняв плечи, с бесстрастным выражением лица, если не считать слегка нахмуренных бровей, и лишь время от времени протягивала руку, чтобы передвинуть фигуру. Когда он проиграл, она подняла голову:

— Теперь ваша очередь играть белыми.

— А стоит ли? Я чувствую себя как опозорившийся мальчишка.

Сказав это, он почувствовал, что говорит уже без всяких шуток.

Она откинулась на стул и одарила его одной из своих холодных улыбок.

— У вас нет причин расстраиваться. Вы довольно хороший игрок. — Она задумчиво потерла подбородок. — Ваш десятый ход пешкой на Ь5 был лишним, вместо этого следовало разменять слонов. А когда вы отступили конем на e8, это была грубейшая ошибка. Вы могли бы разменять пешки и попытать счастья в центре, хотя белые все равно бы выиграли. Эта игра повторяет партию, сыгранную гроссмейстером Гелларом и гроссмейстером Васюковым на советском чемпионате… кажется, в пятьдесят первом году. Или в пятьдесят втором. Тогда у меня был сложный период, и я не могла уделять шахматам столько времени, сколько сейчас. Однако вы играли не так хорошо, как гроссмейстер Васюков.

— А вы, конечно, играли гораздо лучше, чем гроссмейстер Геллар. По-вашему, я могу улучшить свою игру?