Коп из полиции нравов [Коп из полиции нравов. Шпион поневоле. Требуется секретарша. Весьма опасная игра]

Однако даже несмотря на то, что мозг мой отправился в странствие по большой межзвездной параболе, я понимал, что Руперт Квин мне лгал. Я мог накуриться дури до полного отключения, напиться до мертвецкого состояния, истечь кровью до полусмерти, но я по-прежнему бы понимал, что он лгал. Так как контракт был настоящим, мне предстояло получить двадцать три тысячи за год. Я мог даже получить паспорт и уничтожить потом свое досье. И даже при роете стоимости жизни, при колебаниях фунта стерлингов и общем повышении расценок за шпионаж никто не заплатил бы таких денег за то, что мне было поручено сделать. Это было слишком щедро, особенно если учесть, что, имея такие возможности для давления на меня, они могли заставить меня сделать это просто бесплатно.

Нет, в какой-то момент в течение этих двух лет мне будет поручено сделать нечто куда более рискованное. Что-то такое, что действительно стоит пятьдесят тысяч фунтов. Вот почему я начал беспокоиться. Чертовски беспокоиться.

3. Личная интермедия

Вероника вернулась в половине седьмого и упала рядом со мной на кожаный диван.

— Ты — свинья, — сказала она, понюхав пару раз воздух, хотя в этом не было никакой необходимости, так как в комнате стоял плотный, как иприт, дым. — Мог бы и подождать меня.

Я слабо хихикнул и показал на гашиш и разрезанные турецкие сигареты, лежавшие на покрытом стеклом кофейном столике.

— Можешь скрутить и себе, Роника. Я просто уже не в силах это сделать.

Она поцеловала меня и принялась готовить пару косячков. Поскольку мое восприятие действительности было уже искажено, мне все казалось, что она движется чрезвычайно медленно. Я слегка наклонился вперед и начал нежно массировать ей правую грудь. Ткань блузки и плотное упругое тело под нею дали мне в моем теперешнем состоянии массу новых ощущений. Я все еще всплывал вверх по кривой.

Мы с Вероникой провели вместе около двух месяцев. Встретились и познакомились на вечеринке, которую устраивал Деррик Килмари, мой титулованный знакомый, и с тех пор с успехом занимались сексом. Ей было двадцать два, и она уже совершенно не годилась для замужества.

У нее были длинные спутанные волосы, выглядевшие так, словно в них устроилась пара сумасшедших галок. От того, что она слишком долго жила в закопченном воздухе нашей столицы, кожа у нее была довольно бледной и она постоянно испытывала легкое чувство голода. Это можно было объяснить тем, что она почти ничего не ела и, так же как и я, постоянно недосыпала. В ближайшее время мы собирались вместе провести отпуск в каком-нибудь солнечном месте, загореть и поправиться.

Ее большие карие глаза обычно прикрывала челка, из-за которой она выглядывала, как испуганный зверек — как белка в клетке, как я обычно это называл. Крупный рот с симпатичными, мягко очерченными губами и узкий четкий подбородок. Она всегда говорила мне, что у нее очень хороший костяк, и взгляд ее еще долго оставался тверд после того, как я растворялся в бесформенной вялости и апатии.

Ее опыт, включавший множество любовных интриг, работу манекенщицей, появление в небольших ролях на телевидении, два аборта и широкий набор других странных и интересных эпизодов, окружал ее определенным ореолом. Увидев ее, вы вполне могли сказать, что эта девушка повидала жизнь. Вечеринки с марихуаной в Паддингтоне, сотни странных секретарских должностей вроде той, которую она занимала сейчас — и с которой собиралась уйти, так как босс начал слишком распускать руки, роль в фильме, который умер на полу монтажной комнаты. Как обломки кораблекрушения, ее носило по всей Европе: Париж, Канны, Сен-Тропез, Венеция, Сардиния, Баден-Баден, Париж, Рим и снова Париж. Безликие залы ожидания современных аэропортов. Скучные полеты, несъедобная пища, которую подают на большой высоте, и грязные тела путешествующих.

В этот вечер в Риджент-парке, где теплый ветер гнал по мостовой кучи осенних листьев, а воздух, чистый, как зубная паста, омывал ее отравленные наркотиком вены, мир казался ей таким прекрасным, что хотелось плакать.

А на другой день утром она дрожала в очереди на автобус, и дождь с угольной пылью проникал меж ног, обтянутых мини-юбкой, усталые, унылые люди ждали имеете с нею, а позади, как задник театральной сцены, высились разрушающиеся дома Кенсингтона. Головная боль буквально раскалывала ее мозг, рот, казалось, был набит песком, и возникало чувство, что под ногтями у нее скопилась грязь.