Копье милосердия

Гай Кассий был видным мужчиной и отважным воином. Свидетельством тому служили не только шрамы на его лице, но и фалеры* на широкой груди, а также серебряный знак на шлеме в виде атакующего вепря — символа легиона. Во время подавления восстания фракийцев тогда еще совсем молодой Гай Кассий стал декурионом, а спустя всего год, когда легион дрался с восставшими галлами из племен эдуев и тревиров, он получил золотой венок за то, что первым поднялся на стены при взятии крепости, и его назначили центурионом.

Но не только своими военными заслугами Гай Кассий стал известен в Десятом «Сокрушительном» легионе. Главной его отличительной чертой и объектом зависти многих легионеров являлось великолепное копье лонхе, которое Гай Кассий получил в наследство от своего отца, Авла Кассия. Он все-таки дослужился до центуриона и по окончании службы получил большой земельный надел, на котором за десять последующих лет построил просторный дом, завел большое хозяйство и произвел на свет сына Гая и троих дочерей.

Копье служило талисманом центурии Гая Кассия. В битвах оно спасло жизни многим легионерам — центурия воевала почти без людских потерь. Легионеры быстро смекнули, что копье нового центуриона имеет уникальные свойства, поэтому старались лишнего не болтать, чтобы на лонхе не положил взгляд какой-нибудь трибун* или даже сам легат. Вскоре Гай Кассий получил прозвище Лонгин (Копейщик), чем очень гордился — такая добавка к родовому имени дорогого стоила. Подобные прозвища в военной среде получали только выдающиеся личности.

Опершись на свое знаменитое копье, Гай Кассий Лонгин без особого интереса наблюдал за процессией, которая поднималась на Голгофу — Лысую гору, место, где обычно казнили преступников. Новый прокуратор, Понтий Пилат, правил Иудеей железной рукой; не отличался мягкосердечием и первосвященник, Иосиф бар Каифа, получивший власть и влияние благодаря браку с дочерью Аннаса, главы клана первосвященников. Поэтому казни совершались часто и участие в них легионеров было для римлян рутинным занятием.

Хуже всех приходилось человеку в терновом венце: он тащил на себе тяжелую крестообразную перекладину, на которой его должны распять. Этого несчастного били прутьями не только легионеры из конвоя, но и иудеи; на Голгофе их собралось чересчур много, и Гай Кассий уже подумывал с опаской: не разогнать ли всю эту толпу? А то, неровен час, взбунтуются, как уже случалось во время казней, и придется тогда проливать кровь, чего ему очень не хотелось — больно уж утро выдалось хорошим.

Легкий ветерок охлаждал лицо центуриона, он с наслаждением втягивал в себя свежий воздух, который пах дождем. «Наверное, где-то неподалеку от Ершалаима идет сильная гроза», — подумал Гай Кассий. Казнь уже давно свершилась, однако оцепление не снимали — преступники должны мучиться как можно дольше.

Бросив безразличный взгляд на легионеров, которые, согласно обычаю, разыгрывали в кости одежду казненных (среди солдат бытовало поверье, что такие вещи оберегают в битвах, служат своего рода талисманами), центурион подошел к распятым преступникам, чтобы проверить, живы ли еще они. Ему надоело торчать на солнцепеке, тем более что в казармах его центурию ждало щедрое угощение и охлажденное вино, присланное самим первосвященником Каифой, как благодарность за службу.

Гай Кассий знал имена преступников — писец прокуратора передал ему список осужденных еще вчера вечером. Но интерес у центуриона вызывал только один из них — Иешуа Га-Ноцри. Это его так усердно истязали зеваки и легионеры.

«Но за что, почему? Что сделал дурного этот несчастный?» — думал Гай Кассий Лонгин. Двое остальных — это воры и убийцы, Лысая гора — для них самое место. Но Иешуа из Назарета был всего лишь безобидным проповедником. Центурион имел возможность наблюдать таких записных говорунов на базарах Ершалаима почти каждый день.

Га-Ноцри открыл глаза и посмотрел на Гая Кассия. В его глазах было столько муки, что центуриону стало не по себе. Центурион не считал себя чересчур чувствительным человеком, скорее наоборот, — воинская служба не располагает к сентиментам. Гай Кассий Лонгин временами был не просто жестким, а жестоким; даже с подчиненными. Его не только уважали, но и побаивались. А уж кровь и вовсе вызывала в нем не больше эмоций, чем обычная вода.

И тем не менее на сей раз взгляд распятого проповедника неожиданно пробил толстую кожу центуриона, вызвав в его огрубевшей душе странное чувство, отдаленно напоминавшее обычную человеческую жалость. В этот момент копье, которое он держал в руке, тихо завибрировало. Так случалось всегда, когда Гай Кассий бросался в атаку. Когда это проявилось в первый раз, он испугался и хотел даже избавиться от копья. Но оно было таким красивым и прочным, так удобно лежало в руке, так молниеносно и точно разило врагов, что Гай Кассий не нашел в себе силы продать подарок отца.