Корабль дураков

Лутц глянул на свои часы, потом на солнце. С востока опять, как и накануне, наплывали большие темные тучи. Остальные тоже стали смотреть на часы, и миссис Баумгартнер сказала:

— Уже поздно. Если мы пойдем пешком, как бы не опоздать на корабль.

— «Вера» нас подождет, — сказал Лутц.

Но приятный дурман от выпитого всеми вина уже рассеивался. На всех лицах отразилось смущение, каждому стало неловко перед остальными; порядком напуганные, они окликнули коляску и с неожиданной торжественностью подкатили к самому подножью трапа — матросы и впрямь уже готовились его поднять. В последнюю минуту, еле переводя дух, вся компания поднялась на корабль и присоединилась к остальным пассажирам, которые уже высыпали к борту полюбоваться суматохой отплытия. Поговаривали, что в открытом море разгуливается волнение. Оркестр заиграл «Прощай, мой маленький гвардеец», и сирийцы, которые кишели на пристани, пытаясь всучить туристам овчинные коврики и опиум, стали расходиться.

Между бортом «Веры» и причалом уже ширилась полоска воды, Санта-Крус, отдаляясь, опять хорошел, как хорош показался издали впервые, а тем временем у борта стеснилась испанская труппа и в настороженном молчании не сводила глаз с какой-то женщины на берегу: женщина в отчаянии рыдала и, потрясая кулаками, выкрикивала яростные обвинения и проклятия верхней палубе отходящего корабля. Один из патрульных национальных гвардейцев, грозного вида верзила, оставил своего напарника и пошел унимать неприличный беспорядок. Взял женщину за плечи, повернул и торопливо повел подальше от иностранного корабля и его пассажиров. В его обязанности входило не допускать подобной вредной пропаганды. Такое поведение рисует город в невыгодном свете, как будто здесь не рады гостям.

— Убирайся отсюда, — сурово приказал он плачущей женщине.

Она окутала голову шалью и пошла прочь, не оглядываясь.

Дженни и Дэвид облокотились на поручни, и Дженни сказала:

— Одну остановку проехали. Теперь вот что, Дэвид… в Виго я попробую получить визу во Францию…

— Если мы зайдем в Виго, — сказал Дэвид.

— Говорят, зайдем. Высадят этих танцоров… и тогда я останусь в Булони.

— Если мы зайдем в Булонь, — сказал Дэвид.

— «Вера» станет там на рейде, а за нами придет катер, — сказала Дженни. — И мы переправимся.

— Кто сказал?

— Казначей.

— А кто это «мы»?

— Миссис Тредуэл, и я, и эти дураки студенты. Ну, пожалуйста, Дэвид, поедем со мной. Мне просто думать тошно, неужели ты поедешь дальше. Что ты станешь делать один в Испании?

— А что ты станешь делать в Париже?

— Там видно будет, — сказала Дженни.

Они перешли к другому борту.

— Сегодня ночью мы пройдем вдоль побережья Африки… в Санта-Крусе ничего нового и удивительного не было, правда? Очень похоже на Мехико, кривые старые улочки, и говорят по-испански, и такие же лавчонки, и штукатурка тех же тонов… но ты заметил, странно было как раз в новой части города, в центре, где ведут торговлю и прочие дела со всем миром? Ты видел — там на кирпичной стене есть медная табличка — отделение банка Британской Западной Африки?

— Не видал, а что?

— Знаешь, на секунду мне показалось, что я далеко-далеко от дома, в очень чужой стране, и мне там совсем не нравится.

— А где он, наш дом, Дженни, ангел? — спросил Дэвид. В голосе его прозвучала нежность, всегда такая неожиданная, и, как всегда, сердце Дженни растаяло; влажно блеснули глаза, она замигала и осторожно улыбнулась Дэвиду.

— Не знаю, — сказала она. — Все еще не знаю, только до него очень далеко.

Оба склонились над перилами борта, потерлись щекой о щеку, прильнули друг к другу, потом поцеловались, и Дэвид сказал внезапно, небрежно, словно между прочим, словно и не ждал, что его услышат:

— Получим в Виго французские визы, пересядем в Булони на катер и на другой день будем в Париже. Мне надоело спорить, Дженни.

Дженни обвила рукой его шею, уткнулась макушкой ему под подбородок.

— Хочешь, я расплачусь у тебя на груди, лапочка? Буду тереться носом о твой галстук и ронять слезы тебе за воротник? И пускай на нас смотрят, мне все равно!

— Перестань, Дженни, — сказал Дэвид. — Ты что, забыла, где находишься?

Она выпрямилась, достала из кармана пудреницу.

— А немножко позже мы поедем в Испанию, — пообещала она. — В Мадрид, и Авилу, и в Гранаду, и всюду-всюду. Или, хочешь, давай поедем сперва в Испанию, а уже потом в Париж… правда, лапочка, я не против. Теперь мне все равно, куда ехать. Сойдем в Хихоне, ладно? И оттуда — в Мадрид.