Корабль дураков; Избранное

Это ощущение близкого Страшного суда, которое было свойственно многим в тот предреформационный период, проистекало из твердой уверенности в том, что мир погряз во зле и нуждается в решительном обновлении. Уверен был в этом и Брант, хотя это обновление представлялось ему скорее как процесс нравственный. Правда, его удручала государственная раздробленность Германии, в которой хозяйничали князья, усердно «ощипывавшие гуся» (то есть государство), и он мечтал о том, чтобы отчизна его стала наконец единой и прочной, но эту консолидацию страны он мыслил лишь как укрепление власти императора за счет власти территориальных князей. Однако ведь и другие гуманисты думали то же самое. Свои надежды возлагали они на императора Максимилиана I, видя в нем не только последнего рыцаря, но и первого гуманиста на троне. Максимилиан ценил их поддержку, в частности, поддержку Бранта, которого он впоследствии осыпал монаршими милостями.

Рассуждения Бранта об имперской реформе, лжепророках, сбивающих с толку народ, истинном благочестии и тому подобных вещах, можно думать, весьма занимали современников. Ведь все это были отклики на злобу дня. Однако для нас подобные места в книге немецкого гуманиста представляют интерес чисто исторический. Зато сатира Бранта до сих пор не утратила своей свежести и яркости. Подчас стрелы брантовской сатиры поражают цель, которая вовсе не так уж далека от нас. Не все пороки, на которые ополчался немецкий поэт, сгинули бесследно. Читая «Корабль дураков», мы вдруг с удивлением узнаем себя или наших современников в старомодных фигурах, увенчанных дурацкими колпаками. Между тем фигуры эти отнюдь не являются вневременными сатирическими схемами, как это нередко случалось у сатириков средних веков. Они исторически конкретны, тесно связаны с бытовой обстановкой — Себастиан Брант был незаурядным бытописателем. Он обладал завидным умением схватывать множество характерных деталей. Его «дураки» живут, мы их ясно видим. А иногда перед читателем возникают очень четкие жанровые зарисовки.

Себастиан Брант умеет находить все новые и новые образцы «глупости». Под его пером быстро растет толпа дураков, оглашающих воздух нестройным звоном бубенцов. Кого здесь только нет! Сатирик не дает спуску ни мужчинам, ни женщинам, ни клирикам, ни мирянам, ни знатным, ни худородным, ни богатым, ни бедным. Начав свой труд «ради пользы» и «поощрения мудрости», «искоренения глупости» и «дурацких предрассудков», он не устает бродить по улицам и площадям, заглядывать в дома, храмы, мастерские, кабаки, дворцы, школы и прочие людные места и повсюду разыскивает и всюду находит обильный материал для своей сатиры.

Наиболее вредоносным пороком Брант считает себялюбие. Но оно становится особенно уродливым, когда соединяется с корыстолюбием. В то время не он один с тревогой наблюдал за ростом этих пороков. На исходе средних веков, в период быстрого подъема городов и развития буржуазных отношений, резко бросался в глаза тот культ наживы, о котором писали многие сатирики и моралисты. Полагая первейшей обязанностью человека служение «общему благу», Брант не раз в «Корабле дураков» ополчается против тех, кто помышляет только о собственном благе и служит лишь ненавистному и ненасытному господину Пфеннигу. По словам поэта:

От сребролюбья спятил свет:

Все жаждут лишь монет, монет!(«О нищенстве»)

Корыстолюбие убивает, дружбу («Об истинной дружбе»), любовь, справедливость, честность, простую порядочность. Ради наживы корыстолюбцы идут на любой обман, любую подлость. Во имя барыша они способны пустить по миру сотни и тысячи людей («О фальши и надувательстве»). Ради денег молодые женятся на сварливых и злобных старухах, обрекая себя на вечные дрязги и ссоры («О тех, кто женится на деньгах»). Корыстолюбием заражены не только миряне, но и клир. Господин Пфенниг распоряжается в судах и ратушах. К его лукавым советам прислушиваются князья и другие большие господа, окружившие себя льстецами, клеветниками и мздоимцами («О дураках, облеченных властью»). Там, где торжествует эгоизм и корысть, там все начитает идти вкривь и вкось, там меркнут гражданские идеалы и распадается естественная связь людей. И поэт хочет внушить читателям мысль, что нельзя личную пользу искать в стороне от пользы общей. В сатире «Об истинной дружбе» он говорит:

Кто себялюбью лишь послушен,А к пользе общей равнодушен,

Тот — неразумная свинья:Есть в общей пользе и своя!

Удрученный зрелищем торжествующего корыстолюбия, при котором достоинства человека измеряются одним лишь богатством, а ум, ученость и порядочность не имеют цены, Брант с сочувствием вспоминает о легендарном золотом веке, когда еще никто не знал, что такое «мое» и «твое», и на земле, свободной от алчности, царила добродетель («О презрении к бедности»).