Корабль любви

– Сбегу с ней куда-нибудь, – сказал он, смеясь.

– С моей не сбежишь.

– Точно сбегу. Не понимаю, почему ее никто до сих пор не похитил.

– А моя не такая...

Спускаясь по лестнице, они держались за руки, но все равно целый час не проходило ощущение, что они не знакомы, хотя и близки. Когда в воздухе к пяти часам пахнуло первым предвестьем вечера и свет из белого сделался желтым, их взгляды скрестились как-то по-особому, и Билл понял, пора. Они свернули на боковую дорогу, а потом на просеку с колеей от тележных колес, и уже в следующий миг оба были во власти прежних чар – их снова влекло друг к другу – так одинаково и так по-разному... Каждый рассказывал о себе, потом их голоса умолкли, и губы их слились в поцелуе, а цветы каштана белыми диагоналями скользили в воздухе и падали на машину. Прошло немало времени, прежде чем она почувствовала, что дольше задерживаться нельзя. Он отвез ее домой.

* * *

Так продолжалось два месяца. Он приезжал под вечер, и они отправлялись на побережье, ужинать. Потом ездили по округе, выискивая самую сердцевину летней ночи, а отыскав, останавливали машину, пока зачарованная тишина раскидывала над ними свою сень, словно листья над малышами, потерявшимися в лесу. Когда-нибудь они, конечно, обязательно поженятся. Но сейчас пока никак нельзя; осенью ему предстояло идти на работу. Однако оба уже начинали понимать, с все более ощутимой грустью, что на самом деле работа тут ни при чем; что, если бы Мей была из его круга, помолвку бы мигом устроили. Она знала, что он живет в огромном загородном доме с огромным парком и с отдельным домом для управляющего, что у них в конюшнях полным-полно и автомобилей и лошадей и что все лето у них там устраивали приемы и танцевальные балы. Однажды они проехали мимо ворот усадьбы, и на сердце Мей легла свинцовая тяжесть, – она воочию убедилась, сколько акров обширных пространств разделяли бы их, всю жизнь.

Ну а сам Билл понимал, что их брак невозможен. Он – единственный сын, а фамилия у него – из тех в Новой Англии, от которой никуда не деться. Но все же он, в конце концов, заговорил об этом с матерью.

– Не в том дело, что она бедна и необразованна, – сказала ему мать помимо прочего. – Главное – у нее нет понятий о том, что полагается знать: женщины из простых такими на всю жизнь и остаются. А ты бы со временем увидел, что ей по вкусу дешевые пустые люди и дешевые никчемные вещи.

– Мама, у нас сейчас не тысяча восемьсот пятидесятый год. И она собирается выйти не за наследника королевского престола.

– О, если бы за наследника, тогда бы все это было неважно. А вот твоя фамилия уже столько поколений символизирует качества лидера и умение владеть собой. Когда такие, как твой отец, твой дядюшка Джордж или твой прадед Фротингтон, поднимали голову, прочие умолкали – все те, кто и лишился меньшего и брал на себя меньше ответственности. Откажись от фамильной гордости и сам увидишь, что останется у тебя к тридцати пяти годам, будет ли тебе с чем жить до конца твоих дней.

– Но ведь мы живем лишь однажды, – возразил он, хотя понимал: сказанное матерью, в сущности, верно. Вся его юность как раз была подчинена тому, чтобы он сам, в конце концов, осознал свою избранность. Он уже изведал, что такое быть лучшим – и когда был дома, и в школе, и в Гарварде. А на последнем курсе узнал, что кто-то даже специально поджидал его, прячась за углом их корпуса, чтобы только пройти с ним вместе через гарвардский двор – и отнюдь не из убогого снобизма, а в надежде обрести нечто неосязаемое, что-то почти невыразимое, дарованное ему укладом и опытом прадедов.

Через несколько дней он отправился на свидание с Мей и встретил ее уже на лестнице. Они присели на едва заметные в полутьме ступеньки.

– Просто помни про эти ступени, – сказал он вдруг охрипшим голосом. – Помни, сколько раз ты меня на них целовала. Ночью, когда я привозил тебя домой. На каждом этаже. А в прошлом месяце мы раз пять прошли до верха и обратно, все не могли распрощаться.

– Ненавижу эту лестницу! Как бы хотела не подниматься по ней наверх, никогда больше...

– Ох, Мей, что нам делать?

Она молчала.

– Последние три дня я про многое думала, – сказала наконец она. – И мне кажется, что все вот так продолжать несправедливо, и по отношению ко мне самой... И к Элу.

– К Элу?! – он вздрогнул. – Ты с ним встречалась?

– Вчера мы с ним долго разговаривали.

– Эл!.. – повторил он, не веря своим ушам.

– Он предлагает пожениться. Он больше не злится на меня.

Билл сейчас оказался в ситуации, которой так ловко избегал целых два месяца, однако она, как всегда бывает, застигла его врасплох, выскочив из-за угла. Он пересел на ступеньку выше, чтобы быть рядом с Мей, обнял ее за плечи.

– Ну, давай поженимся! – вскричала она в отчаянии. – Ты же можешь сам решить. Если захочешь, ты сможешь.

– Я хочу на тебе жениться.

– Почему же мы тогда не можем этого сделать?

– Мы можем, но еще не время.

– О, господи, ты уже говорил мне это...