Корабль-призрак

— Проклятый! — вскричал он. — Получи за свой длинный язык! — И он заскрипел от ярости зубами. Негр тут же скончался. Матросы схватили лоцмана и обезоружили его. Негр нравился им, ведь его первое сообщение сделало их богатыми.

— Пусть матросы делают с лоцманом, что хотят, — высказал мнение Крантц.

— Да будет так. Пусть команда сама вершит правосудие, — согласился Филипп.

Матросы посовещались, затем привязали лоцмана к трупу негра, поднесли их к борту и бросили в море. И мертвый, и живой скрылись в пенящихся волнах.

Филипп не изменил решения идти в Батавию. «Дорт» находился уже в нескольких днях пути от Лимы, но Филипп все же предполагал, что ему вдогонку посланы испанские военные корабли. При благоприятном ветре «Дорт» удалялся от берега и три дня ходко шел по морю. На четвертый день утром с наветренной стороны показались два судна, шедшие наперерез. Это были военные корабли, а когда на них увидели испанские флаги, на «Дорте» поняли, что перед ними противник. Одним из кораблей был фрегат большего водоизмещения, чем «Дорт», вторым — двадцатипушечный корвет.

Матросы «Дорта» не дрогнули, увидев превосходящего силами врага. Они, позвякивая в карманах дублонами, поклялись не возвращать их законным владельцам и без страха встали к пушкам. На «Дорте» был поднят голландский флаг. Оба испанских корабля подошли уже довольно близко и тут же получили полный бортовой залп, который, казалось, напугал их. Однако суда продолжали сближаться, и теперь их друг от друга отделяло расстояние в один кабельтов. Разгорелось сражение, причем фрегат оказался сзади, а корвет по курсу «Дорта».

Примерно полчаса длился яростный обмен полными бортовыми залпами. Фрегат получил сильные повреждения и прекратил огонь. «Дорт» сразу же напал на корвет, дал по нему еще три-четыре бортовых залпа, поймал ветер и зашел в борт фрегату, где обрушившаяся мачта мешала стрельбе из бортовых пушек. Оба корабля находились теперь в нескольких десятках футов друг от друга, и перестрелка вспыхнула вновь, однако она не принесла испанцам успеха. Через четверть часа на фрегате занялись огнем паруса рухнувшей мачты, пламя перекинулось на палубу. Пушки на нем смолкли, хотя залпы с «Дорта» следовали один за другим.

После безуспешных попыток погасить огонь капитан фрегата решил разделить участь своего корабля с «Дортом». Он предпринял маневр на сближение и попытался зацепиться за его борт. Завязалась свирепая рукопашная схватка, но испанцам не удалось удержать обреченный корабль, и они укрылись у себя за фальшбортом. Занявшийся было на «Дорте» пожар был быстро ликвидирован. «Дорт» отошел, а фрегат вскоре весь окутался дымом. Корвет, находившийся от «Дорта» в нескольких кабельтовых по ветру и изредка постреливавший из одной пушки, получил теперь несколько полных бортовых залпов и спустил флаг. Сражение закончилось, и можно было приступать к спасению людей с горящего фрегата. С «Дорта» тут же были спущены на воду шлюпки, но только две из них могли держаться на плаву. Одна направилась к корвету с приказом спустить на воду все шлюпки для оказания помощи фрегату. Приказ был выполнен, и большую часть команды фрегата, оставшуюся в живых после сражения, удалось спасти. От жара на фрегате постреливали пушки, но вот огонь добрался до порохового склада, последовал мощный взрыв, и от огромного судна ничего не осталось.

Среди пленных Филипп обнаружил двух мнимых пассажиров с захваченного им ранее судна. Теперь они были одеты в форму испанских морских офицеров, что подтверждало слова негра. Стало известно, что оба военных корабля были посланы из Лимы с целью захватить «Дорт». При этом испанцы были убеждены в своей непременной победе.

Посоветовавшись с Крантцем, Филипп счел целесообразным не уничтожать корвет и отпустить пленников на свободу. Затем «Дорт» взял курс на Батавию и через три недели бросил якоря на его рейде. В городе Филипп выяснил, что прибывшая в порт тремя неделями раньше флотилия уже приняла груз и стоит в готовности к обратному переходу в Голландию. Филипп отдал свои депеши о результатах плавания для Компании и отправился на берег, чтобы погостить в доме купца, где он жил в свое первое посещение Батавии, пока «Дорт» не будет подготовлен к возвращению на родину.

Глава двадцатая

А теперь мы вернемся к Амине. Она сидела на той же замшелой скамейке, где когда-то вела с Филиппом задушевную беседу, прерванную появлением одноглазого Шрифтена. Взор ее опущен, мысли заняты воспоминаниями о прошлом.

«О, если бы я владела искусством моей матери! — размышляла она. — Но ее нет и никогда уже не будет. Я не в силах перенести эти муки, эту неизвестность! И ко всему эти глупые священники!»

Амина поднялась и пошла домой.