Корабли Мериора

Улыбка Халирона одновременно выражала сочувствие и твердость.

— Так познай магию звуков. Эти полгода в Джелоте могут оказаться для тебя очень плодотворным временем.

Ученик менестреля ответил коротким вздохом и принялся разворачивать лиранту. Выставив ногу, он ловко подцепил единственный в комнатенке стул и придвинул к себе. Ломаные распорки мало волновали Медлира, равно как и изъеденное крысами сиденье.

— Сыграй-ка мне балладу о водах Тэрлина, — попросил Халирон. — Следи за тем, чтобы не комкать ноты в третьем такте и не растягивать те, которые предшествуют припеву.

Медлир подвернул рукава, дабы не мешали настраивать лиранту. Сейчас он мог не опасаться, что в сполохах пламени очага проступит шрам, тянущийся кривой бороздой от правой ладони к локтю. Он склонил голову к струнам. Его волосы теперь были совсем не мягкими и не пепельно-каштановыми, какими они казались Дакару, а иссиня-черными и блестящими, словно кусочки угля.

Настроив инструмент, Медлир поднял глаза, приготовившись петь. И глаза его уже не были оливково-карими. Их изумрудную зелень и неповторимое выражение он унаследовал от предков своей королевской династии.

Звенья одной цепи

Торопясь, пока на Маторнском перевале от весенних ветров не начал таять снег, Лизаэр Илессидский, он же Принц Запада, выступает во главе внушительной кавалькады, направляющейся к развалинам Авенора. Его прекрасная невеста едет вместе с ним, находясь под надежной защитой отборных итарранских гвардейцев и бывших наемников, поступивших на службу к принцу Лизаэру. Сотня тяжелых телег везет деньги, собранные для возрождения Авенора, а также шпалеры, сундуки, предметы роскошного убранства и драгоценности, составляющие приданое его невесты…

За передвижением кавалькады следят отряды дозорных, которые передают весть по всему Ратану и дальше, пока она не достигает бойцов, скрывающихся в глухих лощинах и терпеливо ожидающих того дня, когда принцу Аритону понадобится их сила…

У городской стены Джелота, исхлестанной ударами студеных морских ветров, что дуют с востока, ученик магистра Халирона, принц-изгнанник, прозванный Повелителем Теней, отправляет послание, адресованное Сетвиру — магу Содружества и хранителю Альтейнской башни. Послание это написано не чернилами на пергаменте, а кровью на кусочке сланца и затем высушено над огнем. Размахнувшись, писавший швыряет его в высокую пенистую приливную волну…

ГЛАВА III

Своеволие Маноллы

Нельзя сказать, чтобы главнокомандующий итарранской гвардией Диган так уж горел желанием отправиться вместе с Лизаэром возрождать Авенор. Его участь решилась неожиданно для него самого, когда верховный управитель Итарры заявил, что отпускает своего опытного военачальника. По сути дела, Дигана просто передали Лизаэру. Воспротивиться этому означало бы подорвать свою репутацию; как-никак Диган был военным человеком, а верховный управитель всегда мог объявить собственное решение приказом, и поди докажи, что оно было принято под влиянием имперских эмоций и выпитого вина. И потому господин Диган, отпрыск знатного семейства и теперь уже бывший главнокомандующий, восседал на своем лощеном гнедом коне и глядел на реющий лес знамен. Он ехал в голове неповоротливой громады, двигавшейся на Авенор. Ветер свирепствовал, будто в разгар зимы, и его порывы, несущиеся с высоких склонов Маторнских гор, были колючими и обжигающими. Не менее колючими были и глаза Дигана.

Он не оставил привычки к щегольским нарядам — привычки столь же естественной для богатого итарранца, как дышать или плести интриги. И все же характер Дигана изменился. Пять летних кампаний против остатков лесных кланов не прошли даром. Он убедился, что лобовая атака далеко не всегда приносит успех. Но иногда самообладание изменяло Дигану, и ему было не скрыть свое раздражение за внешним безразличием или разговорами о пустяках. Вчерашний спор по-прежнему будоражил его, и Диган бросал сердитые взгляды в сторону светловолосого принца, ехавшего слева.

Дорожный наряд Лизаэра Илессидского состоял из голубого замшевого камзола и непромокаемого плаща. Льняные пряди выбивались из-под бархатной шляпы, отороченной золотым шитьем. Руки были обтянуты изящными перчатками. Лизаэр привычным движением поправил поводья и вдруг широко улыбнулся. Глядя вперед, словно они ехали только вдвоем и у них за спиной не скрипели и не визжали тележные колеса, не свистели хлысты и не переругивались ленивые возчики, принц спросил:

— Продолжаешь злиться? Что ж, злость хотя бы помогает не мерзнуть.

Лошадь под Диганом дернулась и загарцевала. Он не сразу понял причину, а когда догадался, ему стало еще тошнее: ведь это он ударил шпорами ни в чем не повинное животное.

— До сих пор не могу поверить, что ты тащишь мою сестру неведомо куда.

Лизаэр обернулся к нему. Прозрачные, как горный ледник, глаза мельком взглянули на Дигана.

— Думай над своими словами. Иначе я решу, что ты считаешь меня бездушным обольстителем Талиты, которому наплевать на безопасность своей невесты. Не давай мне повода разочароваться в тебе, Диган.