Кораблики, или «Помоги мне в пути»

Искать меня в этой щели сразу не догадаются. Скорее решат, что потонул там же, где нырнул. И может, не очень-то станут искать утопленника? Ведь если я нужен зачем-то Полозу, то, конечно, живой...

Вода уже не казалась холодной. Можно выдержать долго... А если под нависающей кормой у баржи найти какую-нибудь зацепку? Баржа уйдет к причалу, там, дождавшись темноты, можно выбраться на берег. Подобрать в порту, среди мусора, какое-нибудь тряпье или хотя бы бумагу – вместо одежды. Закоулками, окраинами добраться до Пристаней...

Но нет, под кормой винты, измелют в котлету, баржа-то самоходная. А здесь, у днища, ничего подходящего – ни скоб, ни даже выступающих кромок обшивки... Зато в борту "Розалины" – какая-то ниша. Верхний край ее выступает над водой. Можно отсидеться, если станут искать!

Я поднырнул, опять оказался в полумраке, но все же разобрал, что там такое. Это было гнездо для винта вспомогательного бортового двигателя. Верхний лепесток винта торчал над водой. Он был с меня ростом.

Я нащупал скрытую в воде ось винта, встал на нее. Вертикальная лопасть заслонила меня снаружи полностью. Если даже кто-то заглянет в гнездо, когда баржа отойдет, меня не заметят...

Да, но что же дальше-то? Дождаться ночи и плыть? Но пловец я такой, что до берега ни за что не дотяну. Вот если бы найти доску, или кусок пенопласта, или буек какой-нибудь... Но не было ничего.

Я стоял по колено в воде, обмирал, оглядывался. До меня долетели приглушенные голоса, потом завыла сирена аварийного катера. Высоко сверху, по трапам между баржей и пароходом, двигались сотни людей: сперва гнали ребят, потом бегали туда-сюда взрослые. Раздавалось какое-то плюханье, плеск: может быть, это спускались водолазы. Я на всякий случай опять по уши погрузился в воду...

Часа через полтора баржа отошла. Я увидел перед собой просторный солнечный залив. Солнце было уже невысоко (мыться мы пошли после обеда). Я снова выбрался на ось винта.

В нише теперь было гораздо светлее. Я осмотрел ее и увидел над собой узкий лаз. Такую квадратную шахту со скобами. Наверно, по ней спускались, чтобы проверять и ремонтировать винт.

Когда стемнеет и все уснут, можно попробовать пробраться по этой шахте в трюм. Едва ли там кто-то есть. Может быть, отыщу что-нибудь плавучее и тогда уж... Терять мне все равно нечего, хуже не будет.

Самое трудное оказалось дождаться сумерек! Время еле ползло, а я продрог в сырой ржавой тени. И чтобы отвлечься, я стал думать, кому из ребят и взрослых там, на Пристанях, доверить свои планы? Кто поможет поймать Полоза? Про взрослых так ничего и не решил. А среди мальчишек я знал человек пять очень надежных. Прежде мы не были большими друзьями, но я надеялся, что они не откажутся. Потому что давний пристанский проповедник отец Олег учил: "Если ты не поможешь кому-то сегодня, кто тебе поможет завтра?"

Хороший, говорят, он был человек. Уж он-то обязательно помог бы. Но я не застал его в живых. Видел только его могилу – у обломка кирпичной стены, среди зарослей черемухи, в дальнем пристанском закоулке. На кирпичах – ни имени, ни других каких-то слов, только выбитый зубилом крест...

Да, но когда мы поймаем Полоза, он же отопрется. Скажет, что не может вернуть меня на сто лет назад. И что же тогда? Как заставить? Пытать? Я передернул плечами. Не смогу я. И никто из нас не сможет. А если бы смогли? Чем тогда мы лучше Полоза?.. Так ничего я и не придумал...

Солнце наконец ушло за мыс, на котором чернели портовые эстакады. Потом еще около часа неторопливо густели сумерки. Наконец зажглись звезды, небо почернело. Вверху, на палубах, раздалась мелодия колыбельной песни. Этой сладенькой музыкой нас отправляли в постели. И попробуй опоздать...

Я подождал еще минут пятнадцать. Пошевелил закоченевшими руками и ногами, подтянулся и полез по скобам в кромешной темноте.

Подниматься пришлось невысоко, метра три. Потом голова уперлась в твердое. Неужели тупик? Я надавил железо макушкой изо всех сил. С отчаянием! Крышка с чавканьем приподнялась. Я даванул еще. Крышка отвалилась с гулким ударом. Я замер, съежился и сидел так еще, наверно, целый час. Но не услышал ни звука. И тогда пролез в какое-то черное пространство.

Сперва казалось, что мгла полная. Потом вдали увидел я чуть заметный тонкий просвет. Стал пробираться, больно ударяясь и царапаясь о какие-то вентили, рычаги, трубы...

Просвет был щелью в железной двери. Незапертой. Глянул я в щель. За дверью, судя по всему, тянулся грузовой трюм – просторный, освещенный зеленоватой дежурной лампочкой. И не было никого.

Я отодвинул дверь, шагнул. Постоял, готовый скользнуть обратно. Потом нервами ощутил, что нет поблизости ни единой живой души и можно не вздрагивать каждую секунду.

Правда, я продолжал вздрагивать, но уже не от боязни, а от выходящего из меня озноба. В трюме стояло душное, пахнущее ржавчиной и старой краской тепло.

Всюду громоздились пластиковые ящики с разноцветными наклейками и номерами. Верхние ящики оказались не закупорены, легко откидывались крышки.