Корела (СИ)

— Сурово у них, не спорю, сам на шведов зол — много обид причинили, вотчины родовые отобрали. Теперь мщу, как могу. Хорошо — вас покормят, коней дам, завтра в Кореле будете. И обо всем поведаете воеводе. Провожатого, увы, не дам — у меня только двое воев, хаккепелитами наряжены. Сами дойдете, не маленькие, места знаете. А я биться со шведами буду насмерть. Не смотри, что один как перст, побью весь отряд.

— У них триста воев, княже. И сотня прислуги всякой — лагерь разбили, осадой обитель брать будут. Ты ведь у них народу утром десятка три побил, и всех пушкарей. Бесится от ярости Теннессон, а наемники немецкие требуют уплаты жалования вперед, с ними в Кореле токмо обещают расплатиться. А так посмотрели, как ты их из пищали своей чудной убиваешь, так смерти все испугались. Они ведь за богатством пошли, а не за погибелью.

— С чего ты взял, что я князь, — усмехнулся Стефанович, и пристально посмотрел на купца. Но тот не смутился, взглядом не вильнул:

— Раз с королем свою войну ведешь, то князь. Да и не имеют бояре такого богатства как у тебя. Прости, если титул твой принизил, я ведь даже не знаю, как тебя величают.

— Владимиром Стефановичем, матушка Мария Владимировна так в память своего убиенного батюшки, деда моего, назвала. Но почему ты решил, что я из этой пищали схизматиков убивал?

— Из чего еще, если сгоревшим порохом сильно шибает. А еще вот что под елью нашел, когда нас туда погнали.

Игнат вытащил что-то из лохмотьев и разжал ладонь — на ней лежала стрелянная гильза. И негромко сказал:

— От нее порохом тоже пахнет, только понять не могу, как эта штука помогает убивать столь метко. От елей до людей три, а то и четыре сотни шагов было, а их побили с легкостью, и очень быстро. Не понимаю…

— Из этой пищали я два десятка выстрелов сделаю, пока из мушкета один раз пальнут. Ты ладошки над головой подними, я тебе каждую с пятисот шагов продырявлю. И не больше трех выстрелов сделаю.

— А ежели промах случится, княже?

— Тем для тебя хуже — тогда пуля прямо в лоб войдет. И я не шучу, так и будет, — Стефанович с усмешкой взглянул на побледневшего беглеца…

Русские ратники времен Смуты — именно они встали на пути польских и шведских интервентов…

Глава 12

— Спят, нехристи, не ждут нас, — пробормотал Анкундинов, прислушиваясь к тишине во вражеском лагере. Хотя на самом деле не все там тихо было — ночь наполнялась всевозможными звуками, главное их правильно распознать. Но тут уметь слушать нужно — вот всхрапнула лошадь у стойла, в поисках оставшегося овса — если седлать начнут, то иные звуки донесутся. Посапывает кто-то, а сие означает, что в карауле находится, если человек крепко спит, то храпеть станет. Вот звякнуло — кто-то доспехом приложился об оружие — такое у обходящих дозором ратных людей часто бывает. Ночь полна звуков, главное слушать их внимательно.

На вылазку пошли десять самых отборных ратников, жаль только, что «белые ночи» стоят, темноты нет, так, сумерки. Да и то коротковаты они, непродолжительны. Всего часа на три с половиной, вот и вся ноченька, а там заря восход окрашивает в алый цвет. Так что пошедшим на вылазку русским воинам следовало поторопиться, навести страх на врага и успеть скрыться. Так что пятидесятник стоял у потайного лаза и тычком в спину поторапливал вылезающих оттуда воинов. Наконец, вылез последний, десятый по счету — монах в черном подряснике, с тугим самострелом, который схизматики арбалетом именуют. Ему придется остаться снаружи, когда они обратно пойдут — крышку закрыть, мхом прикрыть и на кусте ветви поправить.

Потайной ход за тын был в каждой православной обители или крепостице, как без него вылазку сделать, гонца к воеводе отправить или помощь извне получить. Его еще при строительстве старались проложить, причем тайно, а в самой обители о том знали только настоятель, келарь и пара доверенных чернецов из принявших схиму ратников. Так и в этой обители было, что «лосевской» именовали, слишком много тут ходило этих животин, да и огромный валун рядом лежал, на голову лося похожий. Обычно ход вел или к обрывистому берегу речки, или в овражек, за обратную сторону от скита, и вел от него саженей на полусотню, не больше — долбить каменистую землю слишком трудоемкое занятие. Но приграничье со свейскими владениями того требовало — набеги шли постоянно, да и «лихие людишки» водились по ту и другую сторону от рубежа.

— Идем, и режем супостата, — негромко произнес Анкундинов и посмотрел на Савелия Лаврентьева. Тот стоял чуть в стороне со своими холопами, все трое имели тугие татарские луку и саадаки, набитые стрелами.