Тот подбежал, взял ребенка из моих рук и начал ее осматривать. А я повернулся к женщине, уже успевшей надеть на себя обрывки платья, да так, что не просвечивало ни одно из ее пикантных мест. Я сказал:
– Вы понимаете немецкий?
Мать девочки кивнула:
– До войны, я была преподавателем немецкого в школе.
Я улыбнулся:
– Вы все свободны. Мы не будем вас убивать. Мы не немцы, мы буры.
– А что такое «буры»? – спросила женщина.
– Мы из Южной Африки, – ответил я, – У нас нет конфликтов с русскими. И мы тем более не воюем с женщинами и детьми.
– А что с моей дочкой?
Я крикнул Йосси, и тот ответил мне:
– Будет жить. Сотрясение мозга, рассечена кожа на затылке, но череп вроде цел.
Я перевел его слова женщине, та вдруг обняла меня и обливаясь слезами, лишь повторяла как во всне:
– Спасибо, спасибо, спасибо...
Я осторожно освободился от ее объятий:
– Успокойтесь, и слушайте меня внимательно. Скажите другим по-русски, что мы – друзья. И что сейчас мы все вместе быстро-быстро побежим к окопам ваших солдат.
– Хорошо, – ответила она и она начала что-то кричать по своему.
Когда мы вперемешку с русскими штатскими добежали почти до середины нейтралки, из русских окопов частым огнем ударили минометы. Правда, их мины падали не среди нас, а в те окопы, из которых мы только что выбрались. Навстречу нам поднялась волна русской пехоты, ощетинившаяся винтовками с примкнутыми штыками. При их приближении наши парни начали бросать оружие на землю, показывая, что они сдаются. Я тоже бросил свою винтовку и револьвер.
– Ruki wwerch, Gans! – крикнул мне усатый русский солдат, сопровождая свои слова угрожающим движением штыком своей винтовки, – Hnde hoch! Schnell, schnell!
Я поспешил выполнить его указания, понятное мне и без слов. Да здравствует русский плен! По крайней мере, он значительно лучше, чем смерть за Гитлера, при том, что на моей совести остались бы смерти нескольких сотен белых женщин и детей, которые покрыли бы мое имя несмываемым позором.
Тут к советским солдатам стали подбегать спасенные нами люди, крича им что-то по-русски. Я вдруг увидел, как взгляды русских солдат, до того враждебные, вдруг переменились. Потом ко мне подошел офицер и спросил по-немецки:
– Кто вы такой, черт вас побери?
– Майор Второго Блумфонтейнского Полка Южно-Африканского Союза Пит Гроббелаар, – ответил я, – Мы друзья. Мы переходим на вашу сторону.
– Ну, это мы еще посмотрим – какие вы друзья, – усмехнулся тот. – А вот за то, что вы спасли этих людей, большое вам спасибо.
– У нас есть еще один подарок вам, – сказал я, и показал на Оттингера, которого держали двое моих ребят. – Эсэсовский гауптштурмфюрер, заместитель командира их части, все они из проштрафившихся охранников концлагерей. Командира, уж извините, я уже прикончил. Больно мерзким он был типом.
Русский офицер чуть улыбнулся и сказал:
– Идемте со мной, а ваших людей мы оставим пока вон там, под конвоем. Расскажете мне все по порядку, а мы пока доложим командованию обо всем случившемся.
Я точно улыбнулся ему в ответ, и показал рукой в сторону оставленных нами окопов:
– Господин офицер, обратите внимание на то, что участок фронта, где мы совсем недавно находились, в данный момент остался без его защитников. Нас там нет, а эсэсовцы мертвы. На вашем месте я не упустил бы такой шанс…
К шестому августа, то есть где-то через месяц после начала генерального контрнаступления, Харьковский котел представлял собой неровную геометрическую фигуру, сторонами которой были следующие линии обороны: Мерефа-Змиев, где оборонялся 6-й румынский армейский корпус (корпусной генерал Корнелиу Дрангалина), Змиев-Чугуев – 51-й немецкий армейский корпус (генерал артиллерии Вальтер фон Зайдлиц-Курцбах), Чугуев-Липцы – 11-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Карл Штрекер), Липцы-поселок Малая Даниловка – 17-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Карл Холлидт), Малая Даниловка-Мерефа – 52-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Ойген Отт).
Командовал всем этим сводным балаганом из соединений, ранее входивших в 6-ю полевую и 1-ю танковую армии, генерал-полковник Паулюс, которому Гитлер пока не торопился присваивать звание фельдмаршала. В основном, потому, что никаких надежд деблокировать харьковскую группировку из глубокого окружения уже не было, и последний самолет с немецкой «большой земли» прилетел в котел больше десяти дней назад. Войска в котле были уже списаны со счетов. Всего же под Харьковым блокировали одиннадцать немецких (десять пехотных и одна охранная) и четыре румынских дивизии, причем немцев в окружении сидело сто сорок тысяч человек, а румын – шестьдесят тысяч.