Корявое дерево

Я смотрю, как он разговаривает с Олафом. Судя по удивлению на лице Стига, я догадываюсь, что то, что говорит ему Олаф, не назовешь хорошей новостью. Иша что-то говорит им обоим, и голос у нее сдавленный. Она искоса смотрит на меня, потом опять поворачивается к ним и продолжает что-то говорить по-норвежски.

Почему у меня такое чувство, будто она что-то от меня скрывает? Возможно, смерть Мормор вовсе не была мирной. Возможно, на самом деле произошло что-то ужасное, но Иша не хочет говорить об этом мне. Когда она не смотрит на меня, я протягиваю руку к ее шарфу. Едва я касаюсь его, мой разум наполняется тревогой. Шерсть шарфа говорит о привязанности Иши к Мормор, но есть и что-то еще – смутный и невыразимый ужас.

Иша выхватывает шарф, и моя связь с нею прерывается. Она вперяет в меня взгляд, одновременно обвиняющий и настороженный, и возникает неловкое чувство, словно меня поймали с поличным, словно ей известно, что я сейчас делала. Ту нервозность, которую внушала ей Мормор, внушаю и я. Я смотрю, как она надевает перчатки и шарф, и мне хочется спросить ее об этом, но я не знаю как.

Молчание прерывает голос Стига:

– Марта?

Стиг смотрит на меня так, словно чего-то ждет, и тут я понимаю, что он уже что-то говорил мне, а я не слышала.

– Извини, что?

– Олаф уверяет, что нам надо не покидать дом по меньшей мере несколько дней. Он боится, что там, поблизости, что-то есть.

Я смотрю на темноту за окном.

– В каком смысле?

Стиг перекидывается с Олафом парой торопливых слов, и старик поглаживает свою бороду.

– Gaupe? Ulv? – Стиг снова поворачивается ко мне: – Может быть, рысь, может быть, волк, он точно не знает.

Иша добавляет:

– В последнюю неделю было убито несколько овец. Их внутренности… – Она справа налево проводит рукой по своему животу и состраивает гримасу. – Олаф плавал на материк за ружьем.

Меня пробирает дрожь. Так вот что было в том металлическом футляре! Я вспоминаю то, что слышала, когда сошла с парома: – Мертвеца пулей не остановить, но, по-моему, это не имеет смысла. И голос, который я слышала, не был голосом Олафа. Он звучал так, словно эти слова вообще сказал не человек.

Иша стоит, уперев руки в боки.

– У тебя есть масло для ламп, да?

Я смотрю на нее, но ничего не понимаю – в голове у меня абсолютная пустота.

Она садится на корточки и открывает шкафчик под мойкой.

– Да, думаю, здесь достаточно масла. – Она хлопает себя по ляжкам и, крякнув, встает. Ее огромная фигура занимает собой полкухни, и вид у нее такой, словно она могла бы в одиночку побороть волка.

– Темнота может заставить человеческий разум… – Иша хмурится, словно не может подобрать слов, затем начинает сначала: – Темнота может выкидывать номера – вот здесь, – она стучит себя пальцами по виску, и я ожидаю, что сейчас ее лицо смягчится, но оно остается таким же суровым.

Олаф открывает входную дверь, но Иша колеблется. Она дотрагивается до своего шарфа, и на секунду мне кажется, что сейчас Иша что-то скажет насчет моей способности считывать с одежды мысли и чувства, но та просто прочищает горло, и я решаю, что тот понимающий взгляд, который она на меня бросила, – это просто плод моего воображения.

– Твоя мормор, она попросила меня о странной вещи. Она хотела, чтобы я поливала дерево из колодца, если не приедешь ты или твоя мать. Но последнее время идет дождь, так что я его не поливала. – На лице Иши мелькает сожаление, но лишь на мгновение. Ее голос звучит бодро: – Завтра приедет твоя мать. Не уходи далеко от дома, и с тобой все будет в порядке. – Она окидывает взглядом Стига, затем гладит пса по голове. – Гэндальф может остаться у вас. Будет вас охранять.

После того как они уезжают на своей машине, в домике воцаряется тишина. Стиг украдкой бросает на меня робкий взгляд. Интересно, чувствует ли и он, как на нас начинает давить огромное пустое пространство, раскинувшееся снаружи, – оно подобно живому существу, находящемуся в той же комнате, что и мы. До дома Иши и Олафа от нас несколько миль – они живут по ту сторону леса. А кроме них, в округе никого нет. Здесь нет ни телефона, ни доступа в Интернет – никакой связи с внешним миром. В своей комнате дома, в Англии, я тоже была отрезана от мира, но там у меня были Келли и мама. А здесь, если не считать Гэндальфа, мне придется довольствоваться обществом совершенного незнакомца.

Вместе с туманом из могил встают мертвецы

Я готовлю тосты и кофе, и Стиг протягивает руки за тем и другим. Инстинктивно я отшатываюсь, не желая касаться его одежды, затем ставлю тарелку и чашку на стол – при этом умудрившись пролить кофе ему на колени. Он снисходительно улыбается, и я сажусь напротив него с горящим от смущения лицом. Я откусываю кусочек тоста и молча жую, чувствуя себя неловко.

Наконец он прерывает молчание:

– Значит, завтра приедет твоя мать?