Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Рауль Перо уже не страдал ни от холода, ни от страха перед будущим. Он чувствовал себя так, словно был букинистом долгие годы и все это время провел среди своих, среди людей, настолько преданных делу, что каждый из них готов вступиться за коллегу перед властями, бросить им вызов.

– Вы далеко живете, месье? – обратился он к Амадею, к которому уже проникся симпатией.

– В Менильмонтане, рядом с водохранилищем. Но когда есть охота и свободное время, люблю прогуляться по Парижу пешком. И здесь, на Сене, я чувствую себя как дома.

– Я тоже, – подал голос Фюльбер Ботье, – только мне тут, у себя дома, приходится на хлеб зарабатывать. Выставляю цену – честную, без обмана, набегают зеваки с чадами и домочадцами, тотчас устраивают семейный совет и давай препираться, торговаться, клянчить, а зимой я, как правило, более уступчив… Скажите-ка, месье Ларю, вы все-таки муниципальный служащий, может, слыхали, что там затевается? Говорят, железную дорогу к будущему Орлеанскому вокзалу протянут под землей параллельно Сене до набережной Орсэ, и еще собираются построить не только здоровенную конечную станцию в двух шагах, но и еще одну на набережной Сен-Мишель. Я это слышал от одного инженера, который иногда у меня закупается.

– В октябре палатой депутатов был подан парламентский запрос, – вмешался Лефлоик. – Мы все с облегчением вздохнули, когда узнали, что депутат Вивиани за нас вступился. Сами ж понимаете, если нас отсюда вытурят к Лувру, мы разоримся. А изгнание может продлиться года два!

– Ну, я-то здесь ни при чем, обрезаю ветки где велят, а все прочее… – рассеянно отмахнулся Гаэтан Ларю. – Вам помочь с тележкой, мадам Фруэн?

– Не откажусь! – просияла Ангела. – До завтра, месье Амадей, нам нужно закончить партию. Берегитесь – я намерена разгромить вас в пух и прах! И не расстраивайтесь заранее: не везет в картах, повезет в… – кокетливо шепнула она напоследок.

– Ты уверен, что она не слишком горячая? – Таша придирчиво следила за каждым движением Виктора.

– Я сунул локоть в кастрюлю, не беспокойся, все под контролем.

– Эфросинья права, надо было побольше кашки ей приготовить.

– Доктор Рейно – врач старой выучки, он рекомендует в качестве детского питания стерилизованное молоко и крупы, но категорически воспрещает закармливать ребенка до смерти.

– Тем не менее он посоветовал нам купить весы для взвешивания грудных детей.

Виктор мысленно пожелал, чтобы в этот утренний час никому не пришло в голову нанести ему визит – иначе главу семейства Легри застали бы в фартуке и с детским рожком в руках. Алиса жадно сосала жидкую молочную кашку, а он радовался, что у дочки такой хороший аппетит. Таша еще лежала в постели – рыжие волосы в беспорядке падают на бледные щеки, под глазами темные круги. Она внимательно наблюдала за мужем.

– Если бы тебя видели сейчас твои клиенты!

– Они превознесли бы до небес мою отцовскую самоотверженность! Я же один такой – кто еще из мужчин согласится на роль няньки?

– Признайся, что ты сам счастлив до беспамятства поучаствовать в кормлении наследницы!

Виктор и не думал спорить. Когда доктор Рейно сообщил им, что вторая беременность мадам Легри крайне нежелательна, поскольку может сопровождаться осложнениями, опасными и для нее самой, и для ребенка, Виктор с еще большей нежностью стал относиться к первому плоду их с Таша любви. Он испытывал острую потребность опекать дочку, оградить ее от малейших неудобств, отвести все беды. Он знал всё о каучуковых сосках и сыворотке против дифтерийного ларингита. И часто вспоминал собственные детские годы – время, когда чувствовал себя несчастным из-за холодности и равнодушия родного отца. Но в последние месяцы растущий груз ответственности часто гнал его прочь от домашнего очага – Виктор искал предлог отлучиться из дома, будто таким образом он мог избавиться от гнетущей растерянности перед будущим.

Сейчас он ходил по комнате из угла в угол с наевшейся Алисой на руках и гладил ее по спинке – ждал, когда ребенок срыгнет.

– К нам заходил Морис, – сообщила Таша, покусывая ноготь на большом пальце.

– Ломье? – Настроение у Виктора сразу испортилось.

– Ну да. Я чуть не разрыдалась, когда он начал жаловаться на жизнь – они с Мими нашли временное пристанище на набережной Орсэ, неподалеку от Дома инвалидов. Это же глушь какая – только жилые дома, сады и административные здания.

– Я в курсе, Ломье и ко мне в лавку заглядывал. Сказал, что обустроился в армейских конюшнях за государственный счет, и выразил опасение, что уже пропах навозом.

– Почему же ты мне об этом сразу не рассказал? Неужели до сих пор ревнуешь?

– Ревную? Я? Ничуть не бывало, моя прелесть.

Таша уставилась на мужа с подозрением и продолжила игривым тоном: