Каждому, кто кормил тогда семью, приходилось как-то выкручиваться. Поначалу наши солдаты поторговывали каждый в отдельности сигаретами и консервами. Это мы поставили под контроль довольно быстро. Но потом сформировались организации, которые, в свою очередь, взяли под контроль весь черный рынок — от производителя до покупателя. Спекулянты большого калибра, торговавшие не граммами, как мелкая рыбешка, но центнерами, целыми грузовиками. Тем ничего не стоило выложить за мешок кофе сорок пять тысяч марок наличными. Разветвленная система сбыта гарантировала им, что товары в кратчайшее время по многочисленным каналам попадут на черный рынок. В этой системе полно было скрывавшихся нацистов. Людей, которые с большой охотой восстановили бы старый порядок. "Вервольфы"[4]
и все подпольные нацистские организации финансировались на средства черного рынка. Мы догадывались, что Аугсбургер во всем этом не последний человек. В пользу такого предположения свидетельствовало и то, что бохумский черный рынок располагал прекрасными контактами с полицией. Большинство проводимых облав кончались ничем. Попробуем действовать их же средствами, подумал я после очередной неудачи и добился от капитана солидной суммы на подкуп осведомителей. Нам удалось завербовать одного из торговцев. Они там организовали комитет, который регулировал цены и решал, кому чем торговать. Допущенные к торговле получали от шефа соответствующую карточку, разумеется, за наличные. Наш торговец отказался признать этот комитет. Полицейский патруль обнаружил его утром на Мольткеплац избитым до полусмерти. На допросе он рассказал все, что знал. Но для нас это было слишком мало. Поэтому мы отправили его снова на рынок. Ему предстояло выступить там в роли раскаявшегося грешника. Какое-то время они подержали его в подвешенном состоянии, потом приняли. Постепенно мы все больше узнавали о комитете, о его членах, о поставщиках и посредниках, связанных с продовольственным управлением. Когда наш человек сообщил срок очередной большой встречи, мы провели операцию. Окружив весь район, прочесали его улица за улицей, развалины за развалинами. Несколько сот людей было обыскано, более пятидесяти арестовано. Успех гарантирован, предполагали мы. Пока с Аллеештрассе не пришло сообщение, что какой-то грузовик прорвал оцепление и скрылся в направлении Ваттеншайда. Руководители комитета исчезли. По крайней мере теперь мы знали их имена, ведь другие, те, которым скрыться не удалось, рассказали все. Наше предположение, что среди скрывшихся был и Карл Аугсбургер, подтвердилось. Но больше он так и не появился.19
На ужин был печеночный паштет.
— Снизойди, господи, будь нашим гостем, — молился ее отец.
"Я угощу тебя, господи, своим паштетом," — подумала Улла.
После новостей шла веселая викторина "Угадай кто?".
Так кто же она? Беспомощная, растерянная, зашедшая в тупик.
Ее розыски и в самом деле зашли в тупик. След человека, который — в том случае, если он еще жив, разумеется, — мог иметь какое-то отношение к смерти деда, затерялся тридцать пять лет назад.
В следующее воскресенье был день благодарения, о том, чтобы не пойти в церковь, не могло быть и речи, явка обязательна. После богослужения церковный хор в сопровождении тромбона исполнил на кладбище псалом. Отец подпевал с упоением. Свежий могильный холмик мать украсила еловыми ветками. Три венка увядали в стороне. Отец спрятал бело-голубую ленту в цветы и продолжил молитву. Мать всхлипывала, Улла смотрела в сторону.
Дома после обеда (глава семейства уснул на тахте, Улла убирала вымытую посуду) мать достала из шкафа бумажник Эмиля и разложила содержимое на письменном столе. Удостоверение личности с фотокарточкой шестидесятых годов; фотокарточка матери с двумя дырками, должно быть, с какого-то документа; маленький красный партийный билет с отметкой об уплате членских взносов по сентябрь включительно; старый пропуск, где указана профессия: служащий охраны; пожелтевшая газетная вырезка: Эмиль перед зданием Национально-демократической партии в Ваттеншайде; инвалидная карточка; записка с адресом; совсем недавнее газетное фото: бургомистр вручает трем мужчинам огромный ключ.
Когда все следы воскресного обеда были устранены и мойка из нержавеющей стали заблестела как новенькая, Улла подсела к матери. Вдвоем разглядывали они сокровища, которые Эмиль Штроткемпер сберегал в собственном бумажнике.
— Ты знаешь тех, кто на фотографии?
— Вот здесь, рядом с дедушкой?
— Нет, рядом с бургомистром.
— Но здесь же подпись: "За многолетнюю блистательную и многотрудную деятельность германская ассоциация владельцев отелей на своей ежегодной конференции, состоявшейся в отеле "Эксцельсиор", наградила Хуберта Фронцена (Бохум) и Генриха Лембке (Вестерланд) почетными золотыми ключами. Серебряный ключ вручен за достойные подражания нововведения владельцу отеля в Дюссельдорфе Хансу Марино. Бургомистр Эллердик, вручая награды, заявил, что ему особенно приятно видеть среди награжденных жителя Бохума".
Улла, недоумевая, взглянула на мать.
— А какое отношение имел ко всему этому дед?