Коридоры власти

– Не годится сейчас оставлять его одного, – сказала Диана. Сказано это было очень просто, словно мимоходом и по-доброму. Тут и в самом деле была доброта, но не так это было просто: Диана опасалась, как бы он не вздумал покончить с собой.

Вскоре, разделившись на группы, мы двинулись в путь. Реджи Коллингвуд, Кэро и Роджер пошли вместе по золотящимся полям. Среди немногих развлечений, которые признавал Коллингвуд, охота стояла на первом месте. Он одобрял Роджера за то, что и тот не прочь поохотиться. Сам же Роджер, который пристрастился к такого рода забавам только после того, как женился на Кэро, шел вразвалку между женой и Коллингвудом с естественной непринужденностью сановника начала века.

Мы с Монти подались влево. Когда я заговаривал с ним, он отвечал вполне приветливо, но и только. По сравнению с теми тремя мы шли, как на похоронах. Вдруг за нами послышались мягкие торопливые шаги. Я оглянулся. Нас догонял Артур Плимптон, одетый так же не по-охотничьи, как и я, но с ружьем. Я не понимал, почему он пожертвовал обществом хорошенькой девушки, но обрадовался ему. Возможно, он последовал за нами просто по доброте душевной. Он был далеко не глуп и, проведя сутки в Бассете, конечно, не мог не услышать про жену Монти.

– Вы любите охоту, сэр? – весело спросил он Кейва.

– Нет! Никогда не охочусь, – ответил Монти, только что подстреливший дуплетом двух птиц.

– Позвольте заметить, сэр, что для первого раза у вас получается совсем неплохо.

Артур не хуже меня знал, что настоящий англичанин никогда не назовет «охотой» подобное истребление птиц. Он употребил это слово нарочно. Он и сам оказался метким стрелком, почти таким же, как Коллингвуд и Роджер. Однако до Монти всем им было далеко. Пусть этот умный печальный человек с лицом клоуна не имел успеха у женщин, но у него был верный глаз и твердая рука.

Около часа, собравшись на холме, мы открыли корзины с провизией и принялись закусывать. Утренний туман рассеялся, краски были чистые, прозрачные, как на картинах Констэбла. Кэро растянулась на траве с видом человека, который наслаждается заслуженным отдыхом, отхлебнула коньяку из фляжки и протянула ее Роджеру. Все это напоминало живую картину – словно кто-то пытался изобразить доброе старое время.

Коллингвуд загляделся на озаренные солнцем поля и холмы.

– Чудесный день! – сказал он.

В сумерки, когда мы вернулись и сидели в библиотеке, дожидаясь чая, Коллингвуд повторил эти слова, видимо считая, что лучше не скажешь. Он, Роджер и Кейв – все еще в охотничьих костюмах – сидели вокруг Дианы, разливавшей чай.

– Чудесный был день! – сказал он.

Надо было очень хорошо разбираться в интонациях Коллингвуда, чтобы уловить, что сейчас он настроен далеко не так благодушно, как днем. Во второй половине дня разница в весе ягдташей стала куда заметнее. На обратном пути Коллингвуду и Роджеру отчаянно не везло. Коллингвуд склонен был винить в этом Роджера.

– Вы, видно, были в форме, Кейв, – с мужской прямотой, но и с упреком в голосе сказал Коллингвуд.

– Он весь день был в отличной форме, – подхватил Артур.

Потом он повернулся к Кейву и предложил ему завтра утром пораньше отправиться на охоту вдвоем.

Коллингвуд наблюдал за ними. Он одобрял попытки «отвлечь Кейва от тяжелых мыслей». Он одобрял молодых людей, которые, не щадя сил, развлекают старших. А больше всего он одобрял толковых и богатых молодых людей. Попивая виски, вместо чая, он вытянул ноги в высоких носках и грубых ботинках и удовлетворенно вздохнул. Потом обратился к хозяйке:

– День был чудесный, скажу я вам, Диана!

Прибыла почта, и Коллингвуд с Дианой привычно поворчали: так у них повелось с двадцатых годов, когда он впервые получил министерский портфель, а она завела политический салон. Мы с Маргарет прогуливались в синеющих сумерках возле дома, когда подъехала правительственная машина. Из нее вышел секретарь, в руках у него была хорошо знакомая всем продолговатая красная сумка. Мы пошли за ним в дом – это была почта для Монти Кейва. Спустя несколько минут два других секретаря с точно такими же курьерскими сумками прошествовали через огромный холл Бассета, направляясь к Коллингвуду и Роджеру Куэйфу.

В библиотеке трое мужчин в охотничьих костюмах вскрывали красные курьерские сумки, лежащие у них на коленях, а Диана, все еще ворча по заведенному обычаю, но оживленная и словно помолодевшая, с удовольствием на это взирала.

– Может, лучше отложить обед на девять? – спросила она.

– Боюсь, что да, – ответил Коллингвуд.

Он сказал это хмуро и обиженно, но, как и Диана, не мог скрыть удовольствия, оно сквозило в каждой черточке его лица – этого тщательно скрываемого удовольствия от того, что на их долю выпало делать историю.