Коридоры власти

Рубина усадили по правую руку от Кэро, он охотно пил портвейн, но не спешил начинать разговор. Кэро поглядела через стол на Роджера - он молча, нетерпеливо ждал. Но у Кэро выдержки хватало. Она готова была без конца перебрасываться с Рубином звонкими и пустыми светскими фразами. Как он завтра полетит? Любит ли он летать? Или так же терпеть не может, как и она? Ее охватывает ужас всякий раз, как ее брат Сэммикинс летит куда-нибудь, говорила она, прикидываясь отчаянной трусихой. Все четверо ждали, когда же начнется настоящий разговор. Наконец Роджер не выдержал.

- Итак? - сказал он грубо, глядя на Рубина в упор.

- Да, господин министр? - словно бы удивленно отозвался Дэвид Рубин.

- Мне казалось, вы хотели мне что-то сказать.

- Вы располагаете временем? - загадочно спросил Рубин.

Роджер кивнул. Ко всеобщему изумлению, Рубин начал длинно, сложно и подробно излагать теорию игр в применении к атомной стратегии. Иные сверх меры все упрощают - тут было сверхусложнение, доведенное до зауми. Послушав минуту-другую, Роджер прервал:

- Не знаю, что вас ко мне привело, но только не это.

Рубин посмотрел на него строго, ласково и огорченно. Внезапно он отбросил свои непостижимые ухищрения и стал прямолинеен до грубости.

- Я пришел сказать вам: бросайте все это, пока не поздно. Иначе сломите себе шею.

- Что бросать?

- Ваши нынешние планы, или замыслы, или как вы там это называете. Вам не на что надеяться.

- Вы так думаете? - спросил Роджер.

- Иначе зачем бы я пришел? - И тут Рубин снова заговорил спокойно и рассудительно. - Выслушайте меня. Я не сразу решился вмешаться. Только потому, что мы вас уважаем...

- Мы слушаем, - сказала Кэро. Сказала не из вежливости, не затем, чтобы ободрить Рубина, но с неподдельным вниманием и интересом.

У Роджера и Рубина лица были непроницаемые. Стало так тихо, что слышно было бы, как муха пролетит... Они до известной степени симпатизировали друг другу, но сейчас это было не в счет. Сейчас между ними было нечто более значительное, чем приязнь или неприязнь, даже чем доверие или недоверие. Оба остро ощущали значение минуты, значение назревающих событий.

- Прежде всего, - сказал Рубин, - позвольте мне объяснить мою позицию. Все, что вы собирались предпринять, весьма разумно. Все это правильно. Всякий, кто живет с открытыми глазами, понимает, что это правильно. Можно предвидеть, что в ближайшем будущем только две державы будут владеть атомным оружием. Это Америка и Россия. Ваша страна не может с ними тягаться. С точки зрения экономической и военной, чем раньше вы выйдете из игры, тем лучше... Это бесспорно.

- Вы уже говорили нам это в этой самой комнате несколько лет назад, сказал Роджер.

- Более того, - продолжал Рубин, - мы постараемся, чтобы вы вышли из игры. Наша мысль работает в том направлении, чтобы предельно ограничить круг держав, владеющих этим оружием. Иными словами, оно будет только в наших руках и в руках Советов. Это тоже правильно. Могу предсказать, что в самое ближайшее время на вас будет оказан некоторый нажим с нашей стороны.

- Вы говорите это в других выражениях и по несколько иным причинам, заговорил Роджер, которого слова Рубина, казалось, и не возмутили и не убедили. - Но то же самое говорил и я и пытался претворить свои слова в дело.

- Это вам не удастся. - Голос Рубина стал жестким: - И вы должны бросить все это немедленно.

Наступило молчание. Потом Роджер спросил самым простодушным тоном:

- Почему?

Рубин пожал плечами, широко развел руками.

- Я ученый. Вы политик. И вы задаете мне такой вопрос.

- А все-таки я хотел бы услышать ответ.

- Неужели я должен вам объяснять, что можно представить себе действия совершенно правильные - и, однако, совершенно неосуществимые? И вовсе не важно, что они правильные. Важно другое: как это делается, кем и самое главное - когда.

- Как вы правильно заметили, эти принципы мне знакомы. А теперь я хотел бы услышать, что именно вы знаете.

Рубин опустил глаза.