Корни

Вернемся в Екатеринбург времен Гражданской войны. Кабы не события, не питать деду, смутьяну и безбожнику, да еще и вдовцу с двумя малыми дочками, надежд на Наденькину руку (прошу прощения за невольный каламбур). А так, под шумок революции и контр-революции, закрутилась у них симпатия и стал Александр Дмитриевич наезжать уже как жених к ней в новую столицу Урала. А то вдруг не приехал, пропустил визит. Это его в тот же город, но без его воли, привезли. Опять история через его жизнь проехалась — рядом, в Тюменской губернии да за Челябинском, мужики опять против коммунистов забунтовали. В советских учебниках истории это обозначалось как "эсеровско-кулацкие мятежи 1920-21 гг. в Западной Сибири" и обливалось дерьмом заодно с антоновским движением в Черноземье и бунтом матросиков в Кронштадте. Современные историки полагают, что Партия Социалистов-Революционеров особого влияния на эти дела не имела, а просто очень уж Степанида Власьевна доставала мужичков (кое-что об этом есть как раз на "Сибирской заимке"). Но как бы то ни было, а ЧеКа свое дело знала туго и по всей большой Уралобласти начались превентивные аресты кооператоров, попов, учителей, бывших офицеров и вообще всех, кто имел какое-нибудь влияние на крестьян, ну, а дворян и чиновников старого режима, это как всегда, это — святое! Ну, и своих товарищей по старым узилищам забыть нельзя же, большой гуманист тов. Ленин в брошюре 

"О продовольственном налоге" так и велел "переодетых в модный, кронштадтски-беспартийный наряд меньшевиков и эс-эров держать бережливо в тюрьме

". "Бережливо". Пишут же люди!

Привезли деда в Екатеринбургскую ЧеКа в подвал. По моему, без уверенности, он говорил, что размещалось это дело в каком-то музее. В подвале оказалось в изобилии так любимое им общество культурнейших людей. Действительно, критерии уважения деда (образование, вежливость, эрудиция и умение изложить мысль), почти совпадали с критериями, по которым отбирала своих клиентов Чрезвычайная Комиссия знаменитого друга детей

тов. Дзержинского. Деда все-таки всю жизнь томило его, как он говорил, "в высшей степени незаконченное образование", и он при любой возможности старался его пополнить. Вспоминал он о профессорах, краеведах и священниках из своих коллег по отсидке, и о беседах с ними, но подробностей я, по правде сказать, уж и не помню. Но все же, кроме увлекательного общения было и некое неприятное обстоятельство — Соввласть уже сильно зарекомендовала себя расстрелами заложников и никаких гарантий, что с кооператором Кузьминых она обойдется гуманней, чем хоть с поэтом Гумилевым, не было. А что он ни в какие заговоры и бунты не замешан, так это его личная проблема, которая в ЧеКа никого волновать не будет, это Ал. Дм. хорошо понимал.