Корни

Понятно, что за всеми этими занятиями времени на традиционный студенческий фольклор, пиво, шутки, песни и розыгрыши оставалось немного. Да и времена были довольно голодные. О 1934-м у отца в памяти осталось “расширение желудка”“, которое он получил на войсковых сборах. Как шутили окружающие — не болезнь, а постоянный сверхаппетит при воспоминании о красноармейском пайке. Отец говорил, что если хотелось мяса — шли на набережную, в “кишочную”. Собственно, это был просто котел на улице, в котором тушились бараньи кишки. Кишочник-повар, он же — торговец, зачерпывал черпаком варево и разливал его по мискам, кормил публику. А вообще утолить голод студенту в те времена было почти нечем даже на каникулах, в Армавире. Там он с утра отправлялся за десять километров к сестре, работавшей врачом на неблизком хуторе, обедал у нее и шел назад, в отчий дом.

Не всегда удавалось и выспаться, если вспомнить, что отец учился на дневном, а работал вечером или ночью. Он рассказывал, что иногда приезжал утром после смены на трамвае в институт и прямо шел на лекции. Если пара свободная — можно минут сто поспать на столе в пустой аудитории.

Зато с получением знаний все было прочно. Тяжело совмещать учебу на дневном с полноценной трудовой нагрузкой — но зато, не попав в институт Каган-Шабшая, он получил требуемое сочетание учебы и работы по специальности. Много времени уходило на подтягивание парттысячников, но, как всегда, обучающий сам получает основательную подготовку. Не только я считаю, что отец вынес из института и не растерял редкие для советского выпускника фундаментальные знания. Надо честно признаться, что человек с нефтяным дипломом, если и помнил что-то из матанализа к моменту получения заветного документа, то уже через два-три года почти стопроцентно, увидев dx/dt

, пытался сократить верхнюю и нижнюю d. Так, впрочем, это обстоит и во многих других областях инженерии.

Отца стали замечать. Редкий, согласитесь, случай, что уже на четвертом курсе студента Эйгенсона включили в состав кафедры процессов и аппаратов, которой заведовал знаменитый А.М. Трегубов. Тогда же в журнале “Азербайджанское нефтяное хозяйство” вышли его первые три статьи по номографическому расчету ректификации. Трегубова и еще одного азизбековского профессора, заведующего кафедрой технологии нефти и газа, а по совместительству — главного инженера объединения “Азнефтезаводы” Константина Васильевича Кострина мой отец всегда считал Главными Учителями в своей жизни. Имя К.В. я еще упомяну не раз. А сейчас вспомню забавный анекдот о начале их более близкого знакомства, который слышал от отца.

Кострин читал лекцию по аппаратам нефтепереработки, а отец, как раз после ночной смены на заводе им. Андреева, задремал. Лектор его поднимает и спрашивает — какие бывают теплообменники? Со сна студент перепутал с холодильниками и вместе с действительно существующими — “труба в трубе” и кожухотрубными — ляпнул: “Оросительные”. Профессор о таких никогда не слышал и попросил нарисовать на доске. Мой папа вышел и начал сочинять — вот здесь распыляется бензин, стекает на трубы с горячим мазутом, испаряется, конденсируется, здесь перетекает. “Где это Вы видели такие?” — “В “Рифайнере”“ (американский журнал по специальности). Надо думать, Константин Васильевич сообразил, что ему морочат голову. Но, согласитесь, такой студент заслуживает внимания, и профессор стал присматриваться к нему.

Я говорил, что у отца не было особенно много времени на традиционное студенческое веселье. Но друзья у него появились и дружбу студенческих лет он потом не забывал. Я сразу могу вспомнить имена Бориса Накашидзе, Иззет Оруджевой, Марка Далина, Елены Мирзоян, Петра Ильина и его жены Веры. А еще — буровик Эйюб Тагиев, который всю жизнь был для Александра Сергеевича большим авторитетом.

Еще одна фамилия мне запомнилась по связанной с ней анекдотической ситуации. Ну, действительно выпили после сдачи сессии. А этот товарищ несколько перебрал, начал куролесить и попался милиции. Забирают его, а он возмущенно кричит на всю улицу, что его нельзя тащить в кутузку, “потому, что он — брат двадцати шести бакинских комиссаров!” Когда блюстители разобрались — отпустили. Двадцати шести не двадцати шести, а действительно — младший брат одного из самых известных комиссаров Мешади Азизбекова. В честь которого и институт ихний наименован.