Корниловец

Малодымного «кардиффа» было мало, его держали на крайний случай, то бишь для боя. Отборного донецкого угля — «мытого орешка» — тоже не хватало, хотя это был как бы второй сорт — жар «орешек» давал неплохой, но и дым шёл погуще. В основном же бункера были забиты донецкими брикетами. Дым от них валил такой густой, такой жирный и копотно-чёрный, что о приближении линкора противник мог догадаться, находясь и в сорока километрах. А ночью были хорошо видны факелы, шурующие из труб… Целься и пли!

Посматривая с подозрением на непроглядные клубы, рвавшиеся из обеих труб корабля, Кирилл стоял у самых лееров по левому борту. Зимнее море угрюмо катило холодные, свинцово-зелёные валы, но линкор будто и не замечал волнения — пёр вперёд, гигантским утюгом разглаживая зыбь. Резкий, свежий ветер бросал в лицо водяную пыль, Авинов слизывал с губ соль и скупо улыбался. Всё шло как надо. Дрожащая палуба под ногами чудилась ему незыблемым устоем, а главный калибр поневоле внушал уверенность.

Вдали, за серою дымкой, смутно синела неровная линия берега. Кавказ. К западу от Сочи, на днях отбитого у грузин, находилась точка рандеву — Корнилов посылал подкрепление двум линкорам.

Приближение этого момента Кирилл ощутил своими подошвами — дрожание палубы стало незаметным, корабль снижал ход.

— Как спалось, капитан? — бодрым голосом спросил подошедший Марков, по армейской привычке отбрасывая умаляющую приставку «штабс».

— Благодарю, ваше превосходительство, — смутился Авинов, — поспал.

Генерал в своей куртке и папахе казался неуместным на палубе линкора, но Кирилл живо устыдился своих мыслей, припомнив, что и сам-то щеголяет в похожем одеянии.

— Показались вроде! — оживился Марков, вглядываясь на восток из-под руки. — Ага, идут!

К дрейфующим линкорам, целую версту замедлявшим свой разбег, приближались корабли поменьше размером, все как один окрашенные в сизый шаровой цвет. Впереди, бок о бок, шли два гидрокрейсера — «Император Николай I» и «Император Александр I». Это были обычные однотрубные пароходы, переделанные под авиаматки, — первый нёс на палубе семь гидропланов, а второй — восемь. Следом поспешал транспорт «Измаил», а замыкающим двигался «нефтяной» эсминец «Гаджибей» — этот «новик» был единственным, у кого из трубы не дым валил, а вилась реденькая струйка выхлопа.

С его мостика замигал ратьер, посылая запрос морзянкой. Линкор ответил, и переговоры быстренько закончились. Снова от палубы передалась дрожь, за кормой вскипели буруны, и «Катюша» двинулась средним ходом. Подкрепление пристроилось ей в кильватер, а замыкающим — как говорят флотские «задним мателотом» — стал «Император Александр III».

«Новенькие» освоились быстро, и вскоре один из гидрокрейсеров освободился от аэропланов. Семь аппаратов закружили над «Императрицей Екатериной Великой», высматривая немецкие субмарины, — по два летали с каждого борта, а ещё три носились впереди по курсу. Это были удачной конструкции «летающие лодки» М-9, одномоторные бипланы, рассчитанные на пилота и стрелка. Вооружённые 37-миллиметровой авиационной пушкой и четырьмя пудовыми бомбами на зажимах под крыльями, гидропланы умело грозили супостату с неба. Кириллу стало ещё спокойнее…

— Поспать-то мы поспали, — протянул Марков, поглаживая куртку в районе живота. — Поесть бы ещё…

— Скоро уже, ваше превосходительство, — сказал Авинов, радуясь, что забортный шум глушит бурчание в желудке.

Сейчас же, по приказанию с мостика, кондуктор Садович и старший баталер[118] Тер-Азарьев вынесли из ахтерлюка[119] на верхнюю палубу две ендовы[120] с вином: одна для нечётных номеров, другая для чётных. В одиннадцать ровно вахтенный начальник распорядился:

— Свистать к вину и на обед!

— Вот это я понимаю! — крякнул Марков довольно.

Засвистали дудки, загремели подвесные столы, спускаемые на палубах, дежурные матросы помчались к камбузу, волоча с собою медные баки, а прочие выстраивались в две очереди, выпивая свои законные полчарки водки.[121]

Очередники были оживлены, радуясь то ли вернувшимся порядкам, то ли возможности похмелиться после вчерашнего. Кирилл склонялся ко второй версии.

— Эх, хорошо пошла! — выдыхал матрос, опрокинувший порцию зелья.

— Ну, за имперьялизм! — ёрничал его сотоварищ.

На обед подавали флотский борщ, духовитый, вкусный и весьма сытный — в день на матроса полагался почти фунт мяса. Лишь раз в месяц свежую говядину заменяли консервами, да трижды в неделю делили её пополам с солониной, которую офицеры прозывали «корнет-биф».[122] А уж хлеба можно было есть вволю, сколько влезет. Влезало немало, и ситного, и чёрного.

После обеда до половины второго полагался отдых, после чего с мостика донеслось:

— Команде чай пить!

А ровно в два часа с гидроплана доложили, что слева по курсу терпит бедствие турецкий пароход, торпедированный немецкой подлодкой.