Каждый писатель, поэт, художник — горемыка, пленник собственных фантазий, закованный в золотую клетку собственного счастья. Посмотрите в толпу — если увидите живой труп, то знайте — это человек творчества. Он полностью отдал себя делу, досуха. Все ноги истоптал по выдуманным вселенным. И даже неважно, в какой сфере человек действует, ведь все что угодно может быть творчеством. Продавец на кассе может пробивать вам два кило куриных лапок с таким филигранным видом, что будто оркестром дирижирует. И каждый до этого одинаковый «пик» — нота! Новая, каждый раз, с красками, с оттенками. В такие минуты каждый из нас летает где-то в районе третьей луны.

Так и я, не по силе выбрав себе путь стараюсь, иду вперед, к чему-то выдуманному и мечтательному. Чему-то из самого детства, с запахом гнилой осенней листвы, с холодом любимого мной ветра и с грязным леденцом в кармане куртки.

Уют детства разрушает капитализм и головная боль, а кураж от алкоголя дарит лишь стыд на утро. Я уже давно мечтаю о Бродской комнате, но для меня это — непозволительная роскошь, сравнимая лишь с безусловной любовью.

«Рабочая заводская роба — это мешок для трупа твоего таланта, друг мой» — повторяю я перед зеркалом каждое утро. Эта фраза дарит мне улыбку, ведь я ни за что не перестану бороться. Пусть у меня и нет таланта, но есть бесконечное стремление стать великим кем-то, чтобы наконец утереть нос вчерашнему «я». Моя жизнь многим непонятна. Для кого-то я лучший друг, для кого-то талант и добряк, а для других мимокрокодилов — предатель. Но я просто прохожий. Я ребенок, случайно попавший в тело взрослого.

Я внутри! Я тут! Я велик!

Коробка с серыми красками

Любовь к многоэтажным домам одарила меня мыслями о том, что я могу смотреть на сотни похожих друг на друга судеб. Окна недоверчиво светят в темноту улиц, слегка покрывая фотонами моё скудного вида лицо. Сотни… нет, даже тысячи судеб за каждой занавеской, за каждым окном. С ума сойти!

Мне всегда было интересно смотреть на них, на эти окна. Как только начинает танцевать ночь на небосводе — я обязательно ищу взглядами огоньки чужих окон. За каким-то из них, надеюсь, мой будущий лучший друг сейчас пишет историю о любви и предательстве, или ещё какой чепухе. За другим наверняка происходит интим с человеком, который имеет крохотную возможность в будущем стать моей женой. Быть может — все быть может!

Под белым светом лампочки-луны строго стоит многоэтажный дом, полный своих чудес. Внутри него точно есть дети, которые в разгаре глаз верят в чудо. Они завороженно смотрят на первый снег, на крыши проезжающих машин. Они мечтают не о будущем, а о настоящем. Они хотят всего, здесь и сейчас. И что бы не произошло — это будет настоящее чудо. Чудо, когда на ужин мама приготовила любимое мясо по-французски. Чудо, что папа купил газировку. Чудо, что мама с папой сегодня не ругаются. Чудо, что по телевизору идёт мультфильм. Чудо, что сегодня вся посуда цела.

Сидя на лавке, у бесконечного каскада горящих окон я мечтаю, что когда-нибудь всё повторится. Заново. Все чудеса, что случались со мной в одном из похожих окон. Мечтаю, что дедушка мой отвезёт меня вновь за яблоками на велосипеде, и проведя со мной время, узнав меня поближе не как ребенка, а как друга, обязательно передумает вязать виселицу в гараже. А бабушку никогда не сломит старость, и она, как и раньше, позвонит моей маме узнать рецепт пирожков. И мы с ней наготовим целое ведро теста, и обязательно всё испортим. Бабушка будет смеяться, и уплетать со мной резиновые пирожки с чаем. Такие вкусные… Такие любимые.

Вы сейчас в лучшем месте, а заново уже ничего не получится пережить. Со мной остались лишь воспоминания, которые греют и жгут меня одновременно. В такие моменты я мечтаю сыграть с вами еще одну партию в карты, как и тогда, не доставая со стула до пола ногами. Я ведь не знал, что та партия была последней, и не предупредил никто…

Мои мысли — коробка с серыми красками, в которой вы — фиолетовый и синий. И я счастлив, что это точно навсегда со мной.

Как же я скучаю по вам всем.

Конечная на Боровском

Остановка автобуса № 330. Один ещё не курит, но скоро обязательно начнет. Вторая репетирует вежливую улыбку — выходит погано, так себе. Расстаются нелепо, молчаливо, некрасиво. Расстаются пошло — прямо на глазах старого скрипучего скряги-автобуса, похожего скорее на колесницу в старом ужастике. Громко шумела коробка передач, прощальным хрустом покидая остановку, представляющую из себя скучный кирпичный кубик, с потесанной штукатуркой. Кирпич красный, оголяется под рваной штукатуркой, как ножка под рваным чулком. Надписи повсюду, желто-зеленая трава под ногами, пахнет выжженным полем и её духами.

Она начала плакать после него. Это не свойственно мужчине, но сейчас он думает о том, что потерял все, что у него было. Не данное, а приобретенное. Огромную часть своих чувств, которую уже никто не восполнит. Дурак, сквозь настоящее всегда плохо видно будущее, за пеленой эмоций. Мозг не понимает, глаза затухают.