Король былого и грядущего

Он раздражал Ланселота, желавшего остаться со своими горестями наедине, и Ланселот осознавал свое раздражение. По этой причине он машинально встревожился, не нагрубил ли он дворецкому ненароком. Возможно, дворецкий действительно был тонким ценителем вин, и, может быть, у него хватало своих невзгод.

И Ланселот вежливо выпил предложенное.

– Очень хорошее вино, – сказал он, желая утешить дворецкого. – Великолепный букет.

– Я рад, что вы его хвалите, сэр.

Ланселот вдруг задал вопрос, рано или поздно задаваемый всяким молодым человеком, даже не заметив, что никакого отношения к вину этот вопрос не имеет:

– А вы любили когда-нибудь?

Дворецкий уважительно улыбнулся и снова наполнил рог.

К полуночи Ланселот с дворецким сидели за столом друг против друга, физиономии у обоих были красные. На столе между ними стоял кувшин с горячим глинтвейном – смесью красного вина, меда, пряностей и иных добавлений, сделанной женою дворецкого.

– Потому я тебе и рассказываю, – говорил Ланселот, таращась, как обезьяна. – Никому бы не рассказал, но ты малый хороший, с понятием. А рассказать – уже радость. Давай еще выпьем.

– Ваше здоровье, – сказал дворецкий.

– Что же мне делать? – вскричал Ланселот. – Что делать?

Он уронил страховидную голову на сложенные руки и заплакал.

– Побольше отваги, сэр! – сказал дворецкий. – Победа или смерть!

Глядя на дверь буфетной, он дробно постучал рукой по столу и снова наполнил кружку Ланселота.

– Выпейте, – сказал он. – Выпейте от души. И будьте мужчиною, сэр, если вы простите мне подобную вольность. Не пройдет и минуты, как вы услышите добрые вести, уж можете мне поверить, и вам захочется, как сказано у барда, замедлить часов и дней неумолимый бег.

– Хороший ты малый, – сказал Ланселот. – Да будь я проклят, коли не замедлю, если сумею.

– И чем слуга хуже хозяина?

– А ничем, – ответил молодой человек, подмигивая, как он и сам ощущал, довольно гнусным образом. – Еще и получше, не так ли, дворецкий?

И он осклабился, обретя разительное сходство с ослом.

– Ага, – сказал дворецкий, – а вон и женушка моя, Бризена, видите, в дверях буфетной, у нее там записка какая-то. Небось для вас. Ну и что там написано? – спросил дворецкий, глядя на молодого человека, уставившегося на листок бумаги.

– Ничего, – сказал молодой человек, бросив листок на стол и нетвердыми ногами направляясь к дверям.

Дворецкий прочитал записку.

– Тут написано, что Королева Гвиневера ждет вас в замке Каз в пяти милях отсюда. Что Короля с ней нет. И еще про какие-то поцелуи.

– Ну и что с того?

– Да ничего, вы ведь все равно пойти не осмелитесь.

– Не осмелюсь? – выкрикнул сэр Ланселот и, покачиваясь и карикатурно хохоча, вышел в ночную тьму и потребовал коня.

Поутру он проснулся, будто от толчка, в незнакомом покое. В покое стояла кромешная тьма, окна были завешены гобеленами, голова у Ланселота совсем не болела, что делало честь его организму. Он выпрыгнул из кровати и подошел к окну, отдернуть завесу. В одно мгновение он осознал все, случившееся прошлой ночью, – дворецкого, пьянство, любовное зелье, видимо, подмешанное в вино, послание от Гвиневеры и темное, горящее прохладным огнем тело в постели, которую он только что покинул. Он отдернул завесу и приник лбом к холодному камню оконницы. Чувствовал он себя прескверно.

– Дженни, – сказал он по истечении минуты, ему показавшейся часом.

Ответа не последовало.

Он обернулся и увидел прокипяченную деву, Элейну. Она лежала в постели, прижимая голыми ручками одеяло и уставя на него фиалковые глаза.

Ланселот всегда был рабом и мучеником своих чувств, так и не научившимся их скрывать. Когда он увидел Элейну, голова его отдернулась назад. Затем на уродливом лице появилось выражение бездонного и гневного горя, столь неподдельное и явное, что оно исполнило благородства даже его наготу, ясно зримую в падавшем из окна свете. Он задрожал.

Элейна не шелохнулась, лишь глядела на него быстрыми, словно у мышки, глазами.

Ланселот двинулся к сундуку, на котором лежал его меч.

– Я убью тебя.

Она все смотрела на него, восемнадцатилетняя, трогательно маленькая в огромной кровати, испуганная.

– Зачем ты так поступила? – выкрикнул он. – Что же ты натворила! Зачем ты обманула меня?

– Я должна была так поступить.

– Но ведь это предательство. – Он не мог поверить, что она оказалось способной на это. – Это же вероломство! Ты предала меня.

– О чем ты?

– Ты превратила меня… ты отняла… похитила…

Он швырнул меч в угол и опустился на сундук. Он заплакал, и уродливые линии его лица фантастически искривились. Его мощь, вот что похитила Элейна. Она украла его десятикратную силу. Дети и теперь верят в подобные вещи, думая, что хороший бросок в завтрашнем крикетном матче удастся им только в том случае, если сегодня они будут вести себя хорошо.

Ланселот утер слезы и заговорил, не подымая глаз от пола.