Король былого и грядущего

Не диво, что со всей Европы слетались ко двору молодые, честолюбивые рыцари. Не диво, что, глядя на Артура, они видели лишь Короля, а глядя на Ланселота – лишь победоносного воина.

Одним из пришедших в те дни ко двору молодых людей был Гарет. Другим – Мордред.

26

– Нечасто случается нам увидеть в последнее время, как трепещет стрела в человеческом сердце, – сказал Ланселот. Дело было под вечер, они находились на стрельбище.

– Трепещет! – воскликнул Артур. – Как славно передает это слово дрожь едва вонзившейся стрелы!

– Я его подцепил в какой-то балладе, – сказал Ланселот.

Они покинули поле и уселись в беседке, из которой видны были юноши, упражнявшиеся в стрельбе.

– Впрочем, ты прав, – печально сказал Артур. – Мы переживаем время упадка, прежних сражений теперь уже не увидишь.

– Упадка! – протестующе вскричал королевский главнокомандующий. – О чем, собственно, ты печалишься? Ведь ты, по-моему, именно этого и хотел?

Король переменил тему.

– А Гарет в хорошей форме, – сказал он, наблюдая за молодым человеком. – Занятно. Он вряд ли на много лет моложе тебя, а все кажется мальчиком.

– Гарет миляга.

Король положил ладонь на колено Ланселота и любовно стиснул его.

– В том, что касается Гарета, – сказал он, – кое-кто и тебя мог бы назвать милягой. Уже целое предание составилось о том, как он, не назвав себя, явился ко двору, так что даже собственные братья его не признали, как работал на кухне, как Кэй в приступе язвительности дал ему прозвище Прекрасные Руки и как только ты один и относился к нему со всем вежеством, пока он не испытал великих приключений и не стал рыцарем.

– Да будет тебе, – заступился за Оркнейцев Ланселот. – Братья не видели его пятнадцать лет. Гавейна тут винить не в чем.

– А я и не виню никого. Я говорю лишь, что с твоей стороны было очень мило принять участие в кухонном паже, постоянно его поддерживать и в конце концов посвятить в рыцари. Впрочем, ты всегда был добр к людям.

– Странно, как их всех тянет сюда, – сказал Ланселот. – Как будто они просто удержаться не могут. Любой мальчишка, в котором есть хоть немного доблести, словно нутром чувствует, что его место при дворе Артура, даже если придется там работать на кухне, потому что двор Артура – это центр нового мира. Потому-то и Гарет сбежал от матери. Она бы не отпустила его, вот и пришлось удрать и явиться сюда, утаив свое имя. Глупо, вообще-то. Моргауза – просто дрянная старуха, ничего другого о ней не скажешь. Она не отпускала его ко двору, потому что ненавидит тебя, а он все равно оказался здесь.

– Моргауза моя сводная сестра, и я причинил ей немало горя. Женщине трудно сохранить хорошие качества, когда все ее сыновья уходят служить человеку, которого она ненавидит. Даже Мордред, последний из ее сыновей.

Ланселот поежился. Он питал к Мордреду инстинктивную неприязнь, и сама эта неприязнь была ему неприятна. Он не знал о том, что Артур приходится Мордреду отцом, ибо историю эту удалось замять – совсем как историю рождения самого Артура – давным-давно, когда ни Ланселота, ни Гвиневеры еще не было при дворе. Но он чуял какую-то странность в отношениях юноши и Артура. Мордреда он не любил безотчетно, как собака кошку, и стыдился своей нелюбви, потому что она противоречила его принципам, в согласии с коими ему надлежало помогать молодым рыцарям.

– Наверное, наихудшую боль причинил ей уход Мордреда, – продолжал Король. – Ведь любая женщина сильнее всего привязывается к последнему своему ребенку.

– Насколько я осведомлен, она не питала особой привязанности ни к одному из них. И если их уход к твоему двору причинял ей боль, так лишь потому, что она ненавидит тебя. Почему она тебя ненавидит?

– Это дурная история. Я предпочел бы не говорить о ней. Моргауза – женщина, – добавил Король, – и женщина с характером.

Ланселот усмехнулся скорее мрачно, чем весело.

– Да уж надо полагать, – сказал он, – судя по тому, что она вытворяет. Я слышал, она мертвой хваткой вцепилась в Пеллинорова сына, в Ламорака, даром что он ей во внуки годится.

– Кто тебе сказал?

– Об этом весь двор говорит.

Артур вскочил и в волнении сделал три шага.

– Господи Боже! – воскликнул он. – А ведь отец Ламорака убил ее мужа! А ее сын убил отца Ламорака! Да Ламораку и лет-то всего ничего!

Он снова присел и уставился на Ланселота, словно бы опасаясь того, что может сейчас услышать.

– Как бы там ни было, но именно это она и сделала.

Артур спросил, внезапно и яростно:

– Где Гавейн? Где Агравейн? Где Мордред?

– Предполагается, что они отправились искать приключений.

– Не… не на север?

– Не знаю.

– А где Ламорак?

– По-моему, застрял в Оркнее.

– Если бы ты только знал мою сестру, Ланселот, – если б ты знал, каков Оркнейский клан у себя дома. Они помешаны на своей семье. Если Гавейн, если Ламорак… о Боже мой, смилуйся над моими грехами, и над грехами прочих людей, и над сумбуром этого мира!

Ланселот с испугом взирал на него:

– Чего ты боишься?

– Я боюсь за мой Стол. Я боюсь того, что вот-вот случится. Я боюсь, что все оказалось ошибкой.

– Глупости.