Король былого и грядущего

– Ну и прекрасно, – сказала она с веселой рассудительностью. – Чем меньше эта история вызовет шума, тем лучше для моей репутации. Я постараюсь успокоить сэра Ланселота.

Сэр Мелиагранс даже присвистнул, так глубоко он вздохнул от облегчения.

– Вот это верно, – сказал он. – Этот старый петух, гм-гм! Прошу пардону, оговорился! Не будет ли угодно Вашему милостивому Величеству после того, как вы распорядитесь и усмирите сэра Ланселота, провести ночь в Замке Мелиагранс во благо ваших раненых рыцарей?

– Пока не знаю, – сказала Королева.

– Вы все сможете отбыть завтра, – настаивал сэр Мелиагранс, – тогда и говорить будет не о чем. Вы тогда скажете, что гостили у меня.

– Ну ладно, – сказала Королева и, пока сэр Мелиагранс утирал мокрый лоб, спустилась к Ланселоту.

Он стоял посреди внутреннего двора, выкликая врага. Стоило Гвиневере увидеть его, стоило ему увидеть ее, как давний электрический разряд пронесся из глаз в глаза, не успели они и слова сказать. Словно и не было никогда ни Элейны, ни поисков Святого Грааля. Насколько мы в состоянии это понять, в тот миг она примирилась со своим поражением. И, видимо, он прочел у нее в глазах, что она уступает ему, что она готова позволить ему быть таким, каков он есть, – любить своего Бога и делать все, что ему заблагорассудится, – пусть только останется Ланселотом. Мир и душевное здравие снова вернулись к ней. Она отреклась от безумных посягательств собственницы и удовольствовалась радостью видеть его живым, чего бы он ни наделал. Они вновь были юными существами – теми двумя, чьи глаза столько лет назад встретились в сумрачной зале Камелота, едва не породив щелчка, с каким смыкаются два магнита. И, сдавшись ему без остатка, она, не чая того, выиграла свою битву.

– О чем столько шуму, сэр Ланселот? – спросила Королева.

Они беседовали легким, насмешливым тоном. Ими снова владела любовь.

– Вам ли об этом спрашивать? – И, вновь разгорячась, он добавил чуть более гневно: – Он убил моего коня.

– Спасибо, что приехали, – произнесла Королева. Голос ее был нежен. Таким Ланселот помнил его в самом начале. – Спасибо, что прискакали столь скоро и столь отважно. Но рыцарь этот мне сдался, и нам должно его простить.

– Позор ему за то, что он убил моего коня.

– Мы с ним уже примирились.

– Знай я, что вы намерены с ним примириться, – с некоторой ревностью произнес Ланселот, – я бы не стал загонять себя едва ли не до смерти, поспешая на помощь.

Королева сжала его ладонь. Он уже стянул рукавицу.

– Вы раскаиваетесь в своем добром деле? – спросила она.

Ланселот молчал.

– Он мне безразличен, – произнесла Королева, краснея. – Я лишь подумала, что будет лучше, если мы избежим скандала.

– Я желаю скандала не более вашего.

– Вы вольны поступить как вам угодно, – сказала Королева. – Хотите, сразитесь с ним. Выбор только за вами.

Ланселот смотрел на нее.

– Госпожа, – произнес он, – были бы только вы довольны, а о прочем я и не думаю. Что до меня, то меня удоволить нетрудно.

Пышные обороты Высокого языка проступали в его речах всякий раз, что ему случалось растрогаться.

43

В комнате снаружи лежали на носилках раненые рыцари. Во внутреннем покое, где спала Гвиневера, имелось окно, забранное железной решеткой. Стекло в нем отсутствовало.

Ланселот приметил в саду лестницу, достаточно длинную для его целей, и хоть они ни о чем не сговаривались, Королева ожидала его. Увидев в окне морщинистое лицо и любопытный нос, притиснутый к прутьям решетки, она не приняла его ни за демона, ни за горгулью. Сердце ее стукнуло несколько раз, пока она стояла у ложа, чувствуя, как бурно кровь приливает к шее, а затем Королева молча – с молчанием сообщницы – подошла к окну.

Никто не знает, что сказали они тогда. Мэлори говорит, что они «беседовали о многих вещах, поверяя друг дружке свои печали». Возможно, они согласились, что нельзя любить Артура и при этом обманывать его. Возможно, Ланселот сумел наконец заставить ее понять свое отношение к Богу, а она сумела заставить Ланселота понять, как тяжела бездетность. Возможно, они вполне согласились в том, что с их преступной любовью покончено.

В конце концов сэр Ланселот прошептал:

– Я хотел бы оказаться внутри.

– Я была бы лишь рада.

– Вы всем сердцем желаете, госпожа моя, чтобы я был сейчас с вами?

– Да, воистину.

Последний из прутьев решетки, когда его выламывали, рассек Ланселоту мякоть ладони до самой кости.

Чуть позже шепот затих, и в темной комнате наступило молчание.

На следующее утро Королева Гвиневера надолго задержалась в постели. Сэр Мелиагранс, коему не терпелось сколь можно быстрее и безопаснее покончить со всем этим делом, копошился в преддверии спальни, желая, чтобы она поскорее вышла. Ему прежде всего страх как не хотелось длить свои муки, задерживая Королеву у себя в доме и не имея возможности ею обладать.

Наконец он не выдержал и – отчасти чтобы поторопить ее, отчасти же из неукротимого любопытства, свойственного влюбленным, – вошел в спальню, намереваясь ее разбудить, что было вполне допустимым в ту пору, пору церемониальных пробуждений.