На флоте и во время охоты король не раз встречал таких чрезвычайно общительных людей, и его периодические стычки с Биркенхедом, деловые качества которого он вскоре оценил, не оставляла у него неприятного осадка. Гораздо больше беспокойства доставлял ему премьер-министр, причем скорее по недомыслию и невнимательности, нежели сознательно имея намерения быть невежливым. Например, он знал, как был недоволен король, когда ему навязали лорда Бивербрука в качестве канцлера герцогства Ланкастерского — министра, который отчасти отвечает за состояние личных финансов короля. И тем не менее уже после войны Ллойд Джордж вновь повторил свою ошибку, назначив на этот пост сэра Уильяма Сазерленда. Стамфордхэм передал ему формальное согласие короля, однако добавил, что «Его Величество считает его вряд ли пригодным для данной должности». Об этом человеке мало кто положительно отзывался. «Моим попутчиком в машине оказался отвратительный тип по фамилии Сазерленд, — писал во время войны Ханки, — что-то вроде политического паразита на теле Л. Дж.». Он был известен тем, что по заданию своего хозяина организовывал нужные публикации в прессе и, как поговаривали, «торговал в клубах титулами баронетов». Как король, так и его герцогство не заслуживали столь скомпрометированного человека в должности канцлера.
Даже в Букингемском дворце король иногда знал о правительственных делах не больше, чем любой читатель газет; в Балморале он чувствовал себя «изолированным, почти отрезанным от официальных источников». Отчасти в этом был виноват он сам. Возобновив в 1919 г. свои традиционные отпуска в Шотландии, он на первых порах избавился от дежурного министра — официально на том основании, что король, дескать, желает освободить и без того чрезмерно занятых членов кабинета от дополнительной нагрузки. Также вполне возможно, что он, не доверяя Ллойд Джорджу, хотел исключить возможность того, чтобы кто-то из министров легко вписался в его семейный круг. В отсутствие этого традиционного звена, до тех пор связывавшего Балморал и Уайтхолл, обязанность информировать короля о текущих делах предстояло выполнять аппарату премьер-министра, который с ней не справился. Однажды летом личный секретарь Бонара Лоу, отправившись с женой в горы Шотландии, позвонил по телефону в Балморал, чтобы узнать, нет ли каких известий о ходе забастовки железнодорожников, уже несколько дней полностью парализовавшей страну. «Ни единого слова, — ответил ему Стамфордхэм. — От имени короля я посылаю телеграмму за телеграммой и ни разу не получил ответа».
Возникает вопрос, почему Стамфордхэм просто не снял трубку и не попросил телефонистку соединить его с Даунинг-стрит, 10. Причина не в отсутствии соответствующего оборудования, а в нежелании короля и двора его использовать. Еще в 1883 г. между Балморалом и почтовым отделением в Баллатере была проложена телефонная линия — чтобы как можно быстрее принимать и отправлять телеграммы; в 1908 г. замок был оборудован полноценной телефонной связью, имевшей выход на телефонную станцию в Абердине, а следовательно, и на Лондон. К 1896 г. Виндзор уже мог разговаривать с Букингемским дворцом и Мальборо-Хаус; Букингемский дворец до сего дня сохраняет свой первоначальный абонентский номер 4832, хотя название коммутатора «Виктория» сменилось безликим номером 930. В Сандрингеме телефон тоже появился достаточно рано. Однако из письма, написанного там в 1906 г. сэром Дайтоном Пробином, можно понять то раздражение, которое испытывали к нему здешние обитатели: «Сейчас я возьму свое стило и следующие четверть часа буду быстро писать, поскольку у меня есть время до того, как придет почта, если не помешают. „Черт возьми, заработал телефон и украл у меня пять минут!“»
Известно, что король любил пользоваться телефоном, чтобы поболтать. На сей счет он с удовольствием рассказывал теперь уже широко известную историю о том, как каждое утро звоните этой целью сестре, принцессе Виктории. «Конечно, — пояснял он, — мы не всегда разговариваем чересчур вежливо. Однажды ее телефон зазвонил в обычное время, она подняла трубку и говорит: „Алло, старый дурак!“ И тут слышится голос телефонистки: „Прошу прощения, Ваше Королевское Высочество, но Его Величество еще не на линии“». Тем не менее для серьезных дел он старался не использовать это устройство. Когда однажды утром он позвонил лорд-камергеру, тот так удивился, что отметил это событие в дневнике.