Король крыс

– Послушайте, – убеждал Кинг. – Все обстоит так, как сказал Мак. В собаке нет ничего плохого. Ради бога, понюхайте.

– Понюхайте! – ответил Ларкин за всех. Он говорил с трудом, слюна чуть ли не душила его. – Я не слышу ничего, кроме запаха этой похлебки, и это сладчайшая из запахов, который я когда-либо слышал. Мне наплевать, Ровер это или нет, но я хочу есть. – Он до боли тер свой живот. – Не знаю, как вы, несчастные ублюдки, но я так хочу есть, что у меня начались судороги. Этот запах что-то сделал с моим обменом веществ.

– Я тоже чувствую себя плохо. Но это не имеет ничего общего с тем, что это собачье мясо, – сказал Питер Марлоу. Потом почти печально добавил:

– Я просто не хочу есть Ровера. – Он посмотрел на Мака. – Как мы после всего этого собираемся смотреть Хокинсу в глаза?

– Не знаю, приятель. Я подойду с другой стороны. Да. Не думаю, что смогу вообще смотреть ему в глаза, – Ноздри Мака дрогнули, и он вперил взгляд в кастрюлю. – Какой чудесный запах.

– Конечно, – вежливо сказал Кинг, – тот, кто не хочет есть, может уйти.

Никто не пошевелился. Мужчины молчали, углубившись в собственные мысли. Прислушиваясь к бульканью. Впитывая аромат. Волшебство.

– Если подумать, это не так ужасно, – сказал Ларкин, пытаясь уговорить скорее себя, чем окружающих. – Посмотрите, как мы любим наших кур, но мы же едим их или их яйца.

– Верно, приятель. А помните ли вы кошку, которую мы поймали и съели? Мы же ведь не возражали, разве не так, Питер?

– Да, но то было бездомное животное. А это Ровер!

– Был Ровер! Сейчас это просто мясо.

– А, так это вы поймали кошку? – спросил Браф, невольно разозлившись. – Ту, что пропала примерно месяцев шесть назад?

– Нет. Ту кошку мы съели на Яве.

Браф сказал:

– О-о-о!

Потом его взгляд наткнулся на Кинга.

– Я должен был бы догадаться, – взорвался он. – Ты, ты мерзавец. А мы четыре часа копались в отбросах.

– Не стоит волноваться. Дон. Мы же получили ее. Американцы победили.

– Мои австралийцы теряют навыки, – прокомментировал Ларкин.

Кинг взял ложку. Рука его тряслась, когда он попробовал варево.

– Вкусно. – Потом потыкал мясо. Оно все еще плотно прилипало к кости. – Пусть еще часок поварится.

Через десять минут он снова попробовал.

– Возможно, слегка недосолено. Как вы считаете, Питер?

Питер Марлоу попробовал. Варево получилось вкусным, ох каким вкусным.

– Чуточку, совсем чуточку!

Они все по очереди попробовали. Щепотка соли, еще немного хуана, чуть-чуть сахара, капельку куркумы. И они, почти задохнувшиеся, смиренно ждали в этой утонченной пыточной камере.

Время от времени они снимали одеяло с окна, выпускали аромат на улицу, проветривая камеру.

А за окном ветерок нес запах по Чанги. И внутри тюрьмы струйки запаха просочились сквозь дверь в коридор и пропитали воздух.

– Боже, Смитти, ты слышишь запах?

– Конечно, слышу. Ты думаешь, у меня нет обоняния? Откуда он доносится?

– Секундочку. Откуда-то сверху, откуда-то с верхних этажей!

– Но эти желтые ублюдки варят себе как раз за этой проклятой проволокой!

– Это верно. Сволочи.

– Не думаю, что это они. Кажется, запах доносится из самой тюрьмы.

– О, Боже, посмотрите на Смитти. Он принюхивается, как кровожадная ищейка.

– Говорю вам, что этот запах идет из тюрьмы.

– Это просто ветер. Ветер дует со стороны японцев.

– Ветер никогда так раньше не пах. Это готовят мясо, говорю я вам. Это говядина. Клянусь своей жизнью. Варится говядина.

– Новая пытка япошек. Сволочи! Что за мерзкие штучки!

– Может быть, нам только кажется. Они говорят, что можно вообразить себе запах.

– Как, черт побери, нам всем он может казаться. Посмотри на людей вокруг, они все остановились.

– Кто так говорит?

– Что?

– Ты сказал «Они говорят, что можно вообразить запах». Кто это «они»?

– О, Боже, Смитти. Ну просто так считается.

– Но кто эти «они»?

– Откуда мне знать, черт возьми?

– Тогда прекрати говорить – «они» сказали это или «они» сказали то. Этого достаточно, чтобы свести человека с ума.

* * *

Люди в камере, гости Кинга, смотрели, как он большой ложкой наложил порцию в котелок и отдал его Ларкину. Их глаза расстались с котелком Ларкина и вернулись назад к ложке, а потом к Маку, и снова к ложке, а потом к Брафу и опять к ложке, а потом к Тексу и опять к ложке, а потом к Питеру Марлоу, и опять к ложке, и снова к порции Кинга. Когда еда была роздана, они жадно начали есть, а в кастрюле осталось еще достаточно похлебки, по меньшей мере две порции на каждого.

Есть такую вкусную еду было мукой.

Бобы разварились и почти растворились в густом супе. Благодаря папайе мясо было мягким и отстало от костей, оно распалось на отдельные кусочки, темно-коричневые от приправ, папайи и бобов. Варево было густым, как настоящая похлебка, ирландская похлебка, с медового цвета пятнышками жира на поверхности супа в их котелках.

Кинг оторвался от своей миски. Она была сухая и чистая. Потом он кивнул Ларкину.

Тот отдал ему свой котелок, и каждый из них в молчании принял еще по одной порции. В полном молчании съели по второй порции. И, наконец, последняя.

Наконец Кинг отставил миску в сторону.

– Сукин сын.

– Лучше быть не может! – отозвался Ларкин.