- Это мой настоящий офис, - сказал Кингсли, открывая дверь. У него был Андреевский крест, козлы, крестообразная распорка и несколько других, все виды манжет для бондажа и все мыслимое оборудование, которое могло понадобиться одному человеку.
- Нравится?
- Годится, - одобрил Сорен, хотя Кингсли заметил, с каким интересом Сорен рассматривает все вокруг.
Все спальни в его доме были оснащены БДСМ оборудованием. Ванильных тут не приветствовали. И в тех редких случаях, когда они проникали в его дом, больше они таковыми не являлись.
- Как часто ты играешь? - спросил Кингсли.
- Всякий раз, когда могу, - ответил Сорен. - Когда безопасно. Если я держусь больше месяца, то становлюсь... Какое бы слово подобрать?
- Смертоносным?
- Неприятным. А ты?
- Так часто, как могу. По крайней мере, раз в день.
- Раз в день? И кто счастливый обладатель этой чести?
- Поверь, у тебя нет времени на список тех, с кем я играю. Я, вероятно, трахнул каждого сабмиссива на Манхэттене. Возможно, мне придется переехать в Бруклин.
- Только сабмиссивов?
- Только сабмиссивов.
- Необычно для тебя, не так ли? - Сорен скрестил руки на груди и посмотрел на Кингсли.
- Почему? Потому что я подчинялся тебе и должен делать то же самое для остального мира?
- Не для остального мира. По крайней мере, для одного человека. Насколько помню.
- И что ты помнишь?
- Как сильно ты нуждался в этом, хотел этого.
- Я нуждался в тебе, а не в этом.
- Ты любил подчиняться боли. Почему изменился?
- Я больше не подчиняюсь. Точка, - отрезал Кингсли. - Конец.
Сорен изучал лицо Кинга, словно смотрел на инопланетянина.
- Ты собираешься научить меня трюку с кнутом или нет? - потребовал Кингсли.
- Да, но этот разговор еще не закончен, независимо от твоего решения.
- Покажи мне трюк.
- Нет никакого трюка, - ответил Сорен, изучая ряды кнутов на стене. Он выбрал один, натянул его, снова свернул и вернул на стену. Второй кнут оказался больше ему по вкусу. - Он требует много практики. И я не такой учитель, какой была Магдалена. За две недели она может научить тебя подбрасывать четвертаки концом кнута.
- Тогда почему не она меня учит?
- Она сейчас в Риме. Ты раньше пользовался кнутом?
- На спине, там больше площадь.
- Тогда тебе нужно практиковаться на меньших целях. Не на человеке. - У Сорена была одна из визиток Кингсли. Он повесил ее на крючок в стене.
- Ты хочешь, чтобы я ударил по ней? - спросил Кингсли. - По визитке?
Сорен положил ладонь на центр груди Кингсли и оттолкнул его назад... назад... назад, пока тот не уперся спиной в стену.
- Нет, - ответил Сорен. - Я ударю по ней. А ты будешь смотреть. На безопасном расстоянии.
Сорен отошел, свернул кнут, выставил правую ногу вперед и затем отпустил конец кнута с быстрым щелчком. Кончиком кнута, Сорен разрезал визитку ровно пополам.
Кингсли зааплодировал и подошел к визитке. Удар разрезал карточку ровно между словами Эдж и Энтерпрайзес.
- Какой хороший трюк, - впечатленно ответил он.
- Кнуты мультифункциональны, - сообщил Сорен. - Хороши для боли. Хороши для бондажа.
- Бондажа? - переспросил Кингсли и потянулся к визитке.
Сорен взмахнул кнутом в его сторону. Он обернулся вокруг запястья Кингсли. Француз усмехнулся, когда тот затянулся туже, и Сорен потянул, притягивая Кингсли ближе.
- Мило, - протянул Кинг, его дыхание участилось. - Что еще?
- Запястья, - ответил Сорен, оборачивая второе запястье Кингсли кожаным кнутом. - Даже лодыжки. И шея тоже, но нужно быть осторожным. Хочешь увидеть любимый прием Магдалены?
- Покажи.
Сорен поднял восьмидюймовый кнут между запястьями Кингсли. Он быстро развернул и прижал Кинга спиной к своей груди, плотно обворачивая кнут вокруг его шеи.
Мир ушел из-под ног Кингсли.
Он моргнул, и стены стали черными, температура упала, и, когда он сделал вдох, ощутил аромат серы.
Кинг упал на колени и дернул за путы на шее. Если он мог просунуть пальцы, значит у его горла есть шанс. Воздух покинул комнату. Он ничего не слышал, ничего не видел. Но мог чувствовать, и то, что он чувствовал, это дыру в груди, треск костей и коллапс легкого.
Без воздуха. Ни вдоха. Неважно, как глубоко он вдыхал, как глотал, как боролся, он не мог получить воздуха.
Кто-то говорил... Словацкий? Украинский? Он не мог сказать точно. Голос был слишком далеко... и не имел значения.
Он умирал.
Он умирал.
Пуля в груди. Кнут на шее.
Он мертв.
- Кингсли.
Эдж слышал свое имя, но не отвечал. Мертвые не кричат.
- Кингсли, ты на Манхэттене. Ты дома.
Он не дома. Он истекал кровью на изгаженном полу подвала в Любляне.
- Ты живой.
Нет, это не так.
- Открой глаза. Ты слышишь меня?
Он слышал что-то в ушах. Щелчок. Это его поразило. Он подпрыгнул. Его глаза открылись. Мир был в тумане. Но он видел кое-что, серый свет.
- Ты должен дышать.
Он слышал что-то кроме этого голоса. Глубокий, громкий свист. Снова и снова.
Кингсли ощутил что-то на спине, ладонь, сильно бьющая его по лопаткам. Это должно было его напугать, но вместо этого, боль и ритм вернули его в сознание.
- Кингсли, поговори со мной, - приказал голос. Это был Сорен. Его голос. Его ладонь.
- Я в порядке, - ответил Кингсли.
- Хватит врать. Ты не в порядке.