- Знаю. И думаю, несколько лет назад, ты бы продолжил сражаться и плевал бы на сопутствующий ущерб. С возрастом ты становишься благородным.
- Мне двадцать восемь. Столько же, сколько и твоему мальчику-игрушке.
- Дэниел не моя игрушка. Я принадлежу ему. - Мэгги одарила его соблазнительной улыбкой, снова собирая свои вещи.
- Я никогда не прощу тебе замужество.
- Я не просила о прощении. - Она встала, наклонилась и украдкой поцеловала его в губы. - Я свяжусь с адвокатом Фуллера за тебя. Держись подальше от этого человека. Больше никакого противостояния с ним.
- Тебе нравится говорить мне, что делать, не так ли?
- Помнишь ту ночь, когда заставил меня два часа подряд сосать твой член?
- Для меня это было такой же работой, как и для тебя.
- Иди домой, - сказала Мэгги. - Я позвоню тебе, когда все будет улажено.
- Я не хочу домой, - ответил Кингсли, откидывая голову назад и в изнеможении проводя пальцами по волосам.
- Последнее предупреждение, - сказала Мэгги у двери. Она указала на табличку «Закрыто». - Тебе не обязательно идти домой, но и оставаться здесь нельзя.
Она подмигнула ему и ушла. Он не шутил. Как бы он ни любил Chez Кингсли[23], он был слишком встревожен и взволнован, чтобы идти домой, и сидеть в ожидании звонка от Мэгги. Он не хотел возвращаться домой. И он не хотел оставаться один. И он не хотел оставаться трезвым ни секунды.
Он сунул руку за стойку бара, схватил бутылку «Джека Дэниэлса» и поставил ее на стойку перед собой. Закрыв глаза, он представил себе, как Сэм стоит за стойкой бара, как она вертит и подбрасывает бутылку в руке. Он не хотел пить «Джека». Он хотел вдохнуть его, каждую каплю, пока его сердце не остановится, а мозг не перестанет думать. И все же где-то в глубине сознания он слышал голос Сорена.
Как жаль, что ему нечего было праздновать.
Может, сегодня был католический праздник или что-то в этом роде. Он отодвинул бутылку в сторону, снял трубку телефона за стойкой и набрал номер.
- Какой сегодня день? - спросил Кинсли.
- Воскресенье, - ответил Сорен, а это значит, прошло еще одиннадцать лет.
- Разве сегодня не День святого или праздник?
- Это всегда День святого. Это также День Благодарения духовенства, по словам Дианы. Кажется, это единственное объяснение, почему мой стол завален выпечкой, - ответил Сорен с крайним изумлением.
- День Благодарения Духовенства. Пойдет. Уже в пути.
- В пути?
- Да. Мне нужно напиться. Я подавлен, несчастен и зол. А ты сказал, что я не могу пить, если только не праздную что-нибудь. Мы с тобой может вместе отпраздновать День Благодарения духовенства. И ты должен мне. Я уничтожил Первого Пресвитерианца ради тебя.
- Я должен тебе?
- Oui.
Сорен молчал. Кингсли ждал.
- В доме священника в девять, - сказал Сорен.
- Ты тоже хочешь отметить?
- Я священник, влюбленный в шестнадцатилетнюю девушку. Возьми бутылку побольше. Мы ее вылакаем.
Глава 36
Кингсли лежал на полу с почти пустой бутылкой «Пино нуар» в одной руке и полным бокалом в другой. Сорен сидел за роялем и играл знакомую мелодию. Он был в джинсах и черной футболке, и, если бы Кингсли смог игнорировать кресты на стене и Библии на столе, то мог почти забыть, что Сорен священник. Освещенная лампой комната пульсировала в такт музыке. Отрывок закончился, и Сорен развернулся на скамье.
- Хорошая песня, - сказал Кингсли, салютуя бокалом вина.
- Понятия не имею, что это такое, - ответил Сорен. – Я услышал ее, когда навещал тебя в госпитале. Я провел последнюю неделю, пытаясь придумать мелодию. Она тебе знакома?
- Называется «Purple Rain». - У Сэм был этот диск. У нее была огромная музыкальная коллекция, один день он приходил домой под Принса, а на следующий под Nine Inch Nails. Однажды в дождливый четверг он застал ее и Блейз танцующими под песню «Шалтай-Болтай». - Я куплю тебе копию.
- «Purple Rain»? Кто композитор?
- Мужчина под именем Принс.
- Принс? Он настоящий принц?
- Я так не думаю. Но разве я настоящий король? - спросил Кингсли и пренебрежительно пожал плечами. - Пфф.
- Пффф? - повторил Сорен. - Пффф? Это по-французски что-то значит?
- Это пфф на французском, - объяснил Кингсли. - Где ты достал рояль? Ты священник без денег.
Сорен поднял свой бокал.
- Я рассказал своей сестре Элизабет, как наш дорогой отец пытался отговорить меня с помощью «Дукати» от поступления в семинарию. Она сказала, что купит мне «Стейнвей», если меня посвятят в сан. Я подумал, что она шутит. Рояль появился в июне.
- Ах... Элизабет. Ты все еще разговариваешь с ней?
- Она моя сестра, а не бывшая подружка.
- А это, mon ami, спорный момент, - сказал Кингсли, наблюдая, как бордовая жидкость кружится в бокале. - Вы хорошо ладите, ты и она? Ты и ее? Черт, ненавижу английский. Tu et elle.
- Мы... лучше. Мы стараемся не находиться в одной комнате вместе. Слишком много воспоминаний. - Он уставился на вино, словно в красное зеркало. - Но мы разговариваем по телефону раз или два в месяц.