Кингсли кивнул под рукой Сорена. Занавеска и перегородка отделяли их от водителя. Он не видел их, но, если они будут достаточно громкими, он услышит их. Он нарушил приказ Сорена оставаться в машине, он кричал на него и пререкался. На этот раз он будет прилежным.
Хорошим.
Сорен снова поцеловал его. Кингсли старался свести звуки удовольствия к минимуму, даже когда Сорен просунул руку между их телами, расстегнул молнию на брюках Кингсли, и резко схватил его. Каждая мышца в животе Кингсли напряглась. Он резко втянул воздух от шокирующего удовольствия. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не застонать вслух.
- Нравится? - спросил Сорен.
- Боже, да, очень, - ответил Кингсли, приподнимая бедра навстречу руке Сорена. Он говорил на французском и английском. Он мог потерять контроль не только над своими языковыми навыками, если Сорен не перестанет так прикасаться к нему.
- Думаю тебе это очень нравится. - Сорен опустился на колени и посмотрел на Кингсли.
- Нет. Не нравится. Мне это нравится ровно настолько, насколько ты хочешь, чтобы мне нравилось.
- Ты жалок, когда возбужден.
- Я так жалок сейчас.
- На пол, на колени, - приказал Сорен и Кингсли подчинился. Он отвернулся от Сорена и уперся руками на противоположное сидение. Быть здесь было хорошо, стоять на коленях перед Сореном. Прошло слишком много времени с тех пор, как Сорен причинял боль. Когда он думал об этом, не было смысла чувствовать себя самым сильным и свободным, стоя на коленях и принимая боль. Но что он думал или что ощущал не имело значения. Им не нужно было оправдываться за свершенное перед кем-то, кроме себя самих. Они теряли сон из-за того, что делали, а не из-за совести.
Они не спали только потому, что нашли более интересное занятие.
Позади себя Кингсли услышал движение, звук кожи и метала. Сорен снял ремень и Кингсли приготовился к удару. Но Сорен обернул его вокруг шеи Кингсли. Он застыл, когда ремень прижался к его горлу. Осторожно, словно ремень был поводком, Сорен притянул Кингсли к себе, пока тот не сел, выпрямившись и упершись голой спиной в колени Серена.
- Я давно хотел сделать это с тобой, - сказал Сорен, нашептывая слова Кингсли на ухо. - Только чтобы заткнуть тебя.
И он потуже затянул ремень. Кингсли резко вдохнул, но не смог выдохнуть, не сейчас.
- Нравится? - Руки Сорена обвились вокруг кожаного ремня. Кингсли бы ответил да, если бы мог. - Докажи.
Дрожащими руками, Кингсли гладил себя, пока Сорен наблюдал за ним из-за плеча. Он не мог вспомнить, когда чувствовал такое удовольствие от собственных ласк. У него закружилась голова. Он ощущал легкость и эйфорию. Его член был очень твердым и невероятно чувствительным. Даже с ремнем вокруг шеи ему удавалось издавать беззвучные стоны.
По мере того, как он приближался к обмороку, у него была вспышка совершенного осознания. Он готов был кончить в «Роллс-Ройсе», пока мужчина, которого он любил всем сердцем и душой, и телом, держал в своих руках его жизнь. И все было так как должно было быть, в руках Сорена находилась власть над жизнью и смертью. Родители Кингсли назвали его в честь королей, но именно Сорен должен был править всем миром. Сорен был королем Кингсли. Сорену нужно было собственное королевство. Кингсли мог ему его подарить, построить его. Мир опасностей, тайн, секса, боли. Он не знал, как или когда, но однажды он это сделает, подарит Сорену собственное королевство.
- Кончай, - приказал Сорен Кингсли на ухо. Кингсли кончил жестко, так сильно, что увидел свет, звезды и солнце ночью, и если он не перестанет кончать, то умрет от нескончаемого удовольствия.
Кингсли рухнул не сидение. Он находился на грани сознания, колебался между светом и темнотой. И в этих сумерках мира, между жизнью и смертью, он ощутил, как руки Сорена обнимают его, как губы Сорена ласкают его плечо, как руки Сорена опускают брюки до колен... и затем он ощутил холодные влажные пальцы на себе и внутри себя. Затем Сорен наполнил его, прижимая расслабленное тело Кингсли к своей груди, и бесконечно входя и выходя из него. И затем пошли слова, прекрасные слова, но на датском, и Кингсли понятия не имел, что Сорен говорил ему, только то, что ему нужно было услышать.
Сорен кончил в него, его руки поверх рук Кингсли, их пальцы переплетены так же крепко, как и их тела. Кинсгсли обмяк в руках Сорена, и они остались лежать на полу "Роллс-Ройса", пока оба не вспомнили, как дышать.
Когда все закончилось, и он был слаб, опустошен и слишком уставшим, чтобы двигаться, Сорен помог ему одеться. Кингсли должно быть, угодил ему, потому что Сорен позволил ему свернуться калачиком у его ног и положить голову на колени, и оставаться в таком положении до конца путешествия. Руки Сорена дрожали еще тридцать минут после. Когда Кингсли спросил его, почему, Сорен ответил: - Я не знал, смогу ли остановиться вовремя.
- Ты остановился. Я в порядке. Более чем, - ответил Кинсли, опьяненный счастьем и удовлетворением.
- Я мог убить тебя.
- Убей, если хочешь, - ответил Кингсли, улыбаясь ему. - Я умру счастливым.