Король медвежатников

— Однажды он мне принес картину пятнадцатого века. И сказал, чтобы я смыл с нее краску и написал на холсте Яна Вермеера Делфтского. В тот период я как раз осваивал манеру его письма и могу с уверенностью сказать, что у меня это получилось. Во всяком случае, две картины, что я написал, были проданы на аукционе в Париже за пятьсот тысяч франков. — В голосе Жана Дидро прозвучала самая настоящая гордость. — Его живопись очень близка мне по духу. Картины Вермеера какие-то очень светлые, наполненные лиризмом. Иногда мне даже кажется, что в прошлой жизни я был именно Яном Вермеером Делфтским…

— Мы отвлеклись, — ненавязчиво напомнил Савелий. — Что было потом?

Жан Дидро неприязненно скривился:

— Что интересно, на картине, которую принес мне Барановский, был изображен какой-то восточный паша. Необыкновенно надменного вида. Барановский рассказал, что купил эту картину у разорившейся графини, которая утверждала, что на полотне запечатлен ее предок и будто бы несколько столетий назад он был очень известным пиратом. В общем, всего лишь красивая авантюрная история, которыми переполнен каждый аристократический дом. Она будто бы даже хотела продать Барановскому записи, которые подтверждают эту легенду, но он только отмахнулся от этого… Так вот, когда я начал смывать первый слой краски, то вдруг неожиданно обнаружил, что под ним скрывается другая картина. Даже по небольшому открывшемуся кусочку было видно, что писал ее настоящий мастер. Мне стало интересно, что же на ней изображено. Когда я удалил первую картину, то увидел женщину. Три дня я не мог работать, картина поразила меня! Так писать мог только гениальный художник. Я впервые осознал, что мне никогда не удастся сотворить нечто подобное. Через неделю приехал Барановский и, когда узнал, что я не смыл холст, был страшно взбешен. Но когда я показал ему полотно и объяснил, что эта картина, скорее всего, была создана в конце двенадцатого века или в начале тринадцатого, он согласился со мной, что это величайшее творение, которое ему когда-либо приходилось видеть.

— Значит, вы его убедили?

— Тут совсем другое. Барановский уже давно занимается картинами и научился в них разбираться. По большому счету он сам уже эксперт. А эта картина выглядит практически совершенством. Очень точно подобраны краски, превосходно передана проекция, изящно выполнены тона и полутона. Да и женщина на полотне была прекрасна!

— Кто же автор этой картины?

— Не знаю, — отрицательно покачал головой Жан Дидро. — Прежде мне не доводилось встречать картин этого художника. Какой-то неизвестный… И Барановский осознал, что это нечто большее, чем было до этого. Ведь картин двенадцатого-тринадцатого веков во Франции практически нет. А те немногие, что имеются, значительно уступают в мастерстве этому художнику.

— Что было потом?

— Барановский настоял, чтобы я сделал копию. Я сделал… Хотя копировать ее было очень непросто. Его техника рисования совсем не походила на те, с которыми я сталкивался раньше. Копию и подлинник он унес, и больше я их уже никогда не встречал.

— Где же может быть эта картина?

— Скорее всего, он ее где-то прячет и хочет продать за очень большие деньги. Не исключено, что хранит в банке, там у него есть ячейка. Во всяком случае, он ни разу не выставлял ее на аукционе.

— Кто может приобрести эту картину?

Художник задумался.

— Я и сам не однажды думал над этим вопросом, — честно ответил он. — Но даже в Париже не у многих найдутся такие сумасшедшие деньги, чтобы купить картину. Впрочем, есть один человек, — неожиданно твердо произнес он. — Это граф д\'Артуа. Вот кто не жалеет денег на произведения искусства.

— Понятно. И что, больше вы ни разу не встречали полотен этого художника?

Савелий заметно напрягся. В лице Дидро что-то дрогнуло, а это уже неспроста.

— Здесь как раз и выплыла картина «Страшный суд»! Она тоже была написана тем же автором. Это я понял сразу, как только смыл первый слой краски…

— Ее тоже принес Барановский?

— Да, — не сразу ответил художник. — И, как он сказал, взял он ее у той же самой старухи.

— Что же на ней было изображено?

— Молодая женщина, очень красивая.

— Может быть, ее не стоило смывать? Кто знает, что там под слоем краски? — высказал свое сомнение Савелий.

— Я тоже мучился этим вопросом, — признался художник, но когда все же убрал первый слой, то не пожалел. Передо мной была сцена Страшного суда. Ужасы были нарисованы настолько реалистично, что я на минуту засомневался: а может быть, автор лично спускался в ад, чтобы посмотреть на мучения грешников?

— Вы с нее тоже сделали копию?

— Да, — сдержанно кивнул Дидро, вновь спрятав взгляд. — Так распорядился господин Барановский. Я сделал одну копию. Картины он забрал с собой. Мсье, вы на меня не заявите в полицию? Я сразу понял, что с этими картинами что-то неладно. Что они принесут мне неприятности. И я не ошибся!

Родионов поднялся:

— Надеюсь, что это не последняя наша встреча.

— Мсье, вы не заявите на меня в полицию? — взмолился Жан Дидро. — Вы же видите, что я просто попал в безвыходное положение. Во всем виноват господин Барановский!