Король на краю света

С этими словами маленький циркач выпустил из верхней части круга один из мячиков, и три других слились в размытое пятно, похожее на нимб. Выпущенный мячик упал с неба, пролетев стрелой мимо трех тел и шести других мячиков. Эззедин попытался его поймать, но ему не хватало навыков в подобных упражнениях. Мячик упал между стоящими внизу, и его схватил поэт.

Кит упрекнул доктора:

— Ну что же вы его не поймали, сэр Турок? Даже паписты, которых мне доводилось встречать, время от времени не прочь изловить и пощекотать то один, то другой волосатый шарик.

Эззедин попытался поиграть словами, вторя остроумию Кита:

— Неужели для Бога земля — попросту детский мяч?

— Нет, — промолвил поэт, — он считает ее всего лишь шариком навоза.

Эззедин затаил дыхание, но в пределах слышимости не было никого из членов посольства, чтобы засвидетельствовать подобные речи.

— Должен заметить, я тоже о ней невысокого мнения, — прибавил Кит.

— А вас разве не накажут за подобные… заявления? — спросил доктор.

— Конечно, он рискует, — хмыкнул Ди. — Просто считает, что обрел бессмертие благодаря друзьям.

— О, люди без чувства юмора не настолько глупы, чтобы видеть во мне угрозу. Но если бы я им надоел, то сбежал бы с вами в Константинополь и поселился в серале.

— Сомневаюсь, что султан приветствовал бы такое вторжение. Или что ему понравилось бы ваше остроумие.

— Славный турок, я убежден, что ваш народ способен на большее. Я дам вам золотую монету из ваших же родных краев, если пригласите меня в Блистательную Порту, чтобы я сообщил султану следующее: как бог евреев, бог Рима и бог англичан, так и бог мусульман рождены из одной и той же грязи, имя которой — людское тщеславие. Я докажу каждому мужчине при дворе султана, да и гарему заодно, что говорю правду. Когда я уйду, никто из тамошних обитателей не потратит больше ни дня на что-нибудь иное, кроме табака, вина и сладострастия.

— Сперва отдайте монету — после такой лекции вы вряд ли сможете это сделать.

10

За неделю до отъезда в Константинополь доктор Эззедин, как обычно, после молитвы пришел в личные апартаменты посла, кивнул стражникам снаружи, дважды постучал, объявил о себе и сразу открыл дверь, не дожидаясь приглашения — настолько комфортно он себя чувствовал, действуя согласно общепринятым правилам.

Но если в предыдущие ночи посол был одет ко сну и ждал лишь снадобий, дарующих быстрый сон, да хотел поговорить с доктором о проблемах со здоровьем, то на этот раз он сидел за письменным столом, и единственная свеча, мерцая, озаряла часть его круглой безбородой физиономии и редкие каштановые волосы.

— Садитесь, — со вздохом велел он.

Доктор сел напротив посла, который не спешил говорить: он потер глаза, посмотрел в потолок, снова потер глаза.

— Вас что-то беспокоит? — спросил Эззедин.

Посол помолчал еще несколько тягостных мгновений, затем снова вздохнул, и слова хлынули из него неудержимым потоком.

— Вы совершили поразительную глупость. Теперь у меня нет другого выбора, кроме как ввязаться в эту чушь. Это раздражает. Я считал вас более осторожным и более внимательным к моим потребностям.

— Не понимаю, каким образом я мог не выполнить свой долг перед вами.

— Мальчишка заявил вам, что Господь считает мир дерьмом.

— Откуда вы об этом узнали?

— И вы приняли его предложение заплатить вам за организацию визита ко двору, где он затем поведал бы свою ересь султану и удовлетворил потребности в султанском серале, перед этим заставив всех придворных предаться пьянству и похоти.

— О, нет-нет, все это было в шутку. В английском стиле.

— Шутка? Вы над ней смеялись? А он?

— У них шутят по-другому. Они говорят противоположное тому, во что верят.

— Он именно так поступил?

— По крайней мере, я — да.

— Так вы все это действительно сказали? Донесение правдивое? И вы ничего не сообщили Джаферу.

— Я забыл об этом, когда отчитывался, — слабым голосом ответил Эззедин, хотя отлично помнил момент, когда решил не рассказывать Джаферу ни о чем, кроме обсуждения трав и сексуальной репутации графа Эссекса.

Посол долго смотрел на подбородок Эззедина, потом наконец глубоко вздохнул и сказал, почти улыбаясь:

— Вы знаете, что обладаете в Константинии определенными вещами, которых он желает.

— Вещами? Кто желает?

— Как же вы могли допустить такую ошибку… — Это был не вопрос. Это было сказано почти с жалостью, включая жалость к самому себе: — Он устроит скандал при дворе, когда мы вернемся домой. Ума не приложу, как вам уйти безнаказанным. Будут выдвинуты обвинения, и на них придется ответить; какой-нибудь визирь, который защищает и продвигает Джафера, будет назначен судьей; кого-то из вас накажут. И должен сказать вам, доктор, как человек, который вас уважает, который вам благодарен: Джафер в этом деле вас превосходит. Я сомневаюсь, что вам удастся одержать верх в формулировании своей позиции или привлечь внимание людей, которые смогут повлиять на султана.

Эззедин был ошеломлен потоком известий.

— Но я служил султану верой и правдой.

Посол посмотрел в потолок и сказал:

— Да, возможно.

Подтекст был ясен.

— Кто и чего желает? Я вас не понимаю.