Король на краю света

— Вы меня правда очень порадуете, если согласитесь что-нибудь поесть и выпить. Во дворцах Якова вас ждет легкая жизнь, но до той поры я сделаю все возможное, чтобы быть достойным хозяином. — Леверет крикнул вниз по лестнице, чтобы принесли еще миску и чашку, потом закрыл дверь и прислонился к ней. — Доктор, все периоды вашего служения долгу согласованы друг с другом: султан, королева, Морсби, снова королева и — смею надеяться, ваш друг, то есть я. Это будет очень просто. В конце вашей службы вы можете попросить меня, Морсби, королеву об одолжении, и оно будет вам дано.

— Но не королем Шотландии.

— Возможно, и им тоже. Возможно, он будет вам благодарен. И вы захотите остаться с ним навсегда. Но… — великан одарил Тэтчера улыбкой, словно обещая ему нечто замечательное, — я думаю, для вас возможно кое-что получше.

Доктор кивнул, как будто все было так ясно и просто, как предлагал мистер Леверет. Леверет рассмеялся — звук был похож на восторженный лай охотничьей собаки.

— Мы пришли к вам, потому что нам нужен знахарь. Мне — королеве — нужен ваш точный диагноз относительно состояния Якова. Только и всего.

В них было трудно разобраться, в этих англичанах. Каждый был лжецом или клоуном на свой лад, забавлявшимся собственными парадоксами и притчами.

— И чем же, с вашей точки зрения, он болен?

— Смертельно опасной и чертовски заразной болезнью. Той же самой, от которой страдали его мать и отец. Той, которая способна причинить бесконечные страдания всей Англии. Вы поможете мне побороть этот недуг, доктор? Вы спасете больше жизней, чем за всю свою карьеру. Я ни в малейшей степени не преувеличиваю. Если спасение жизней — роль, уготованная вам на пажитях Господних, то Он предлагает вам возможность стать величайшим из всех врачей.

7

На следующий день Гидеон пришел в комнату Тэтчера в гостинице за дубильной мастерской и велел доктору (пока сам мочился в его горшок) поторопиться в конкретную рыбную лавку на самом краю города. Доктор должен был пройти мимо фасада, обогнуть здание и войти в задний двор, где лестница приведет его в комнату без окон, а там снова:

— Мэтью, друг мой. Продолжим наш разговор.

Эдинбург смердел с прежней силой, и доктор Тэтчер попытался сосредоточиться на уроках и умышленных тайнах Дэвида Леверета, своего необычного друга, который объяснял, почему Мария (мать Якова), испанская Армада, северные аристократические семьи, папа римский, принц Португальский и французские католики были частью одной и той же войны, объединенными силами зла с уничтожением Англии в качестве общей цели, и почему истина относительно убеждений Якова Шотландского представляла собой великую тайну и самый насущный вопрос в масштабе целого мира.

— Неужели никто в Англии не видел короля? — спросил Тэтчер.

— Он никогда не бывал в Англии. Человек, который когда-то был моим учителем, как-то раз приехал в Шотландию с дипломатической миссией. Он сказал, что Яков незрел и ребячлив, у него сложный характер, и случаются истерики, как у малыша. Вся семья сумасшедшая, вы же знаете. Его отец убил любовника его матери. Она, в свою очередь, убила его отца. Она также пыталась убить нашу королеву, на что Яков не выразил ни малейшего протеста. Теперь король проводит половину своего времени в постели с сожителями мужского пола, и все они агенты папы римского.

Если Беллок рассчитывал, что на лице Тэтчера отразится удивление или даже веселье, некоторая готовность посмеяться над Яковом Стюартом, что облегчило бы задачу турка и превратило его лояльность Леверету в очевидный факт, то англичанина ждало разочарование.

— А что, в султанских дворцах люди всегда так себя ведут?

— У вас есть его портрет? — невозмутимо спросил доктор. — Чтобы я смог его узнать.

— Полагаю, это будет молодой человек в короне.

— Разумеется. Приношу свои извинения.

— Я просто пошутил, Мэтт.

— Неужели все и впрямь так ужасно? Христиане действительно так отличаются друг от друга? Но ведь отец Елизаветы был католиком? И все короли и королевы до него? Разве он не приказал убить ее мать?

Тэтчер, насколько мог судить Беллок, спрашивал искренне. В том, как чужеземец относился к происходящему, было что-то забавное и обнадеживающее: он вряд ли мог запутаться и сбиться с пути, поддавшись эмоциям.